Дурная примета
Шрифт:
Вспомнил, но рассказывать не стал, чтобы не сочли за очередную милицейскую байку.
До здания областного УВД, в подвалах которого располагался ИВС долетели за несколько минут.
— Вас ждать, — спросил без особого энтузиазма водитель, — быстро отделаетесь?
— Вряд ли, — ответил Паромов. — Поезжай на базу. Отсюда мы как-нибудь сами доберемся.
— Да, доберемся, — поддержал следователя Андреев, которому предстояло тащить на себе чемодан с видеокамерой «Сони».
— Тогда, до завтра! — обрадовался водитель, берясь за рычаг переключения передач.
— До завтра.
«Жигуленок», доставивший следователя и криминалиста в УВД, развернулся и покатил восвояси, радостно посигналив в нарушении правил дорожного движения, строго-настрого запрещавших беспричинную подачу звукового сигнала в черте города.
САПА ПРОДОЛЖАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
От курирующего опера секретный сотрудник уголовного розыска по прозвищу Сапа в «обжитую» камеру возвратился тогда, когда там Крюка уже не было — перевели в другую вместе с вещами. Зато в камере появился новый «жилец» — молодой парень. Худощавый и прыщеватый.
«По-видимому, новый «подопечный», — догадался Сапа. — Что ж, посмотрим, на сколько его хватит, чтобы полностью расколоться и подпасть под мое влияние»?
— Ты кто?
— Толик. Апыхтин Толик, — уточнил Апыхтин дрожащим голоском, увидев сплошь разрисованного замысловатыми татуировками нового, а точнее, старого обитателя камеры, только что горланившего на весь коридор песню про тундру.
— Ну, привет, Толик, кролик… алкоголик… По какой статье чалишься?
— Не понял…
— Первый раз, что ли, раз такой непонятливый?
— Первый…
— Спрашиваю, по какой статье тебя сюда забросили? В чем следак подозревает?
— В убийстве, — для солидности статьи приврал Апыхтин. — И в разбое.
— Круто! Хотя, бля буду, на убийцу ты не похож! Скорей, на сморчка огородного смахиваешь. Меня Аркадием зовут. Три ходки за плечами. Пытаются четвертую пришить, но хрен им на рыло, — продемонстрировал он общепонятный жест.
— А за убийство много дают? — поинтересовался у «знатока» Толик.
— Если без явки с повинной, да в отказе, то по полной программе — червонец, а если явка, да раскаяние, то поменьше. Тут уж как адвокат подсуетится…
«Значит, следователь и опера не врали, — смекнул Апыхтин. — А доказательства они точно найдут, не зря следы крови на экспертизу взяли. Докажут».
Уже через полчаса Апыхтин, а это был именно он новым «клиентом» Сапы, ужу изливал душу «криминальному авторитету» и просил совета.
Сапа напрямую советы не давал, но «приводил» примеры из своей богатой криминальной жизни, рассказывая то про одного братка, написавшего явку с повинной, то про другого, которым зачлось «чистосердечное раскаяние» и срок наказания был скощен чуть ли не на половину.
— Или вот другой случай, — рассказывал Сапа, раздевшись чуть ли не до гола и красуясь всевозможными татуировками перед новичком, — один кореш решил идти в несознанку, думал, что менты ему ничего доказать не смогут. А те взяли и доказали. Дело было пустяшное, рядовая кражонка, а срок получил на всю катушку. Вот и подумай тут, когда слезу раскаяния подпустить, а когда в несознанку упереться… Раз на раз не приходится.
«Видно следователь и опера не врали мне, говоря о явке с повинной, что срок можно значительно сократить, если даже воровской авторитет (Сапа для Апухтина был настоящим «авторитетом», если, вообще, не паханом), по сути дела, то же самое талдычит, — размышлял Апыхтин, жадно ловя каждое слово Сапы. — Он не мент, ему верить можно. Так что, нечего с несознанкой тянуть, надо побыстрее явку с повинной писать, да не забыть указать, что он только помогал Злобину и не был инициатором нападения на Смирнова. Тут, как говорится, своя рубашка ближе к телу».
А тут и случай представился: старший оперуполномоченный Аверин Александр Иванович — Апыхтин еще утром запомнил его фамилию и имя-отчество — «поднял» его на беседу.
Час с небольшим потребовался Сапе, чтобы и Злобина «расколоть до самой попы»! Настоящий виртуоз внутрикамерной разработки был Сапа, профессионал своего дела.
Так что Злобин даже очень обрадовался, когда выводящий, заглянув в камеру, выкликнул его фамилию и добавил: «На выход».
12 МАРТА. ОПЕРА И ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ
Аверин, как истинный оперативник, обладал корявым почерком, о котором говорят: курица лапой нацарапала, писать бумаги не любил, — это отдадим следователям: им сам Бог велел заниматься писаниной, — только внимательно слушал собеседника, да иногда что-то помечал в своей записной книжке ему лишь одному понятными каракулями. Впрочем, он, как опытный опер, ненавязчиво предложил подозреваемым вызвать следователя, чтобы официально написать явку с повинной.
— Да не пойдет следователь, — чуть ли ни слово в слово повторяли с недоверием и дрожью отчаяния в голосе Апыхтин и Злобин, — не пойдет. Он еще в отделе сказал, что раз сразу шансом написать явку с повинной не воспользовались, то другого он не предоставит. Может, вы бы посодействовали?..
— Я бы рад посодействовать, но следователь мне не подчиняется, — плел «кружева» Аверин. — Вам надо вызвать следователя через администрацию ИВС. Письменное обращение на имя начальника ИВС, тот передаст его в отдел милиции, а там следователя найдут, никуда он не денется. Из дома вытащат, если он дома, от любовницы заберут, если он будет у любовницы. Таков закон. Как говорится, суров закон, но он — закон.
— А где взять бумагу и авторучку, — ухватился за «подсказку» Апыхтин.
— Найдем, — заверил Александр Иванович, ставший чуть ли не другом для каждого из подозреваемых. И посылал своего подчиненного Студеникина, прибывшего на помощь к своему старшему:
— Сходи, поищи пару листиков бумаги, надо помочь человеку.
Студеникин ушел за бумагой, а Аверин стал угощать собеседника очередной сигаретой. Специально новую пачку купил.
— А что писать, — заискивающе спрашивал Злобин, заглядывая в глаза опера, в надежде что-нибудь там увидеть для себя интересное, когда Студеникин принес несколько листов писчей бумаги.
— Пиши, что желаешь сознаться в совершенном преступлении и для этого просишь прибытия следователя, — с самым серьезным видом говорил Аверин.