Дурная слава
Шрифт:
— Надя! Ну где же ты? Я тебя жду! — раздался из глубин квартиры требовательный голос Барковой.
Надежда направилась в ванную. Проходя мимо гостиной, снова увидела висевшую на стене семейную фотографию.
«Все-таки что это за парень?» — с непонятным беспокойством подумала женщина, разглядывая снимок.
— Граждане встречающие! Поезд номер четыре Москва — Санкт-Петербург прибыл на пятую платформу, левая сторона. Нумерация вагонов со стороны Москвы, — объявил через репродуктор женский голос.
Зазвучал «Гимн великому городу», состав замер, открылись двери вагона СВ, степенная проводница протерла поручни, шагнула в сторону, освобождая дорогу пассажирам.
— Спасибо за поездку, — улыбнулся ей высокий моложавый мужчина, выходя на перрон.
— На
Мужчина был вылитый иностранец, причем европейского разлива. У нее-то глаз наметанный. И костюм, и обувь, и добротная куртка, и манера поведения: сдержанно-доброжелательная, и то, как свободно он болтал по-английски с соседом по купе, — все это указывало на иностранное происхождение гражданина. Однако он так же свободно и без акцента говорил и по-русски. Акцента не было, но некий выговор в его речи присутствовал. Так говорят эмигранты, надолго лишенные возможности общения на родном языке среди его исконных носителей. Появляется в речи некая особенность — проводница, дама, намотавшая по железке не один миллион километров, причем именно в поездах высшего разряда, этот выговор знала хорошо. Она задумчиво смотрела вслед импозантному пассажиру, которого, похоже, никто не встречал. Но вот он затерялся в толпе, и женщина переключилась на пару японцев, забывших что-то в своем купе и вернувшихся назад.
Игорь Андреевич Бобровников шел по перрону, вслушиваясь в голос из репродуктора:
— Граждане! Обращайте внимание на оставленные без присмотра вещи и сообщайте о них дежурному по вокзалу! Во избежание краж не распивайте спиртные напитки с незнакомыми людьми. Будьте бдительны: железная дорога — место повышенной опасности.
«Будьте бдительны!..» Этот призыв военных времен приобрел в современной России новый смысл. Терроризм — эта беда свалилась и на его родину.
Вдоль перрона тянулась череда старушек с табличками на груди, предлагавших комнаты и квартиры. Дюжие мужики настойчиво рекомендовали воспользоваться такси. Малый бизнес, кажется, развивается… Он уже подходил к стеклянным дверям зала ожидания, когда за рукав куртки дернул невнятной внешности мужчина, спросивший на скверном английском, не «желает ли господин девочку. Есть совсем молоденькие: по тринадцать лет, — и, увидев расширившиеся глаза незнакомца, торопливо добавил: — Есть и мальчики».
— Я тебя сейчас сдам в милицию, вот там предложишь и девочек и мальчиков, — мрачно пообещал Бобровников.
— Так ты русский, что ли? Ну и вали отсюда, козел, — ничуть не испугался сутенер и растаял в толпе.
Настроение испортилось. Игорь Андреевич прошел сквозь зал, оглядывая множество кафе со стеклянными витринами, бюст Петра, сменивший Ильича; вслушиваясь в разговоры снующих мимо людей, хорошо и разнообразно одетых, веселых или озабоченных, но, надо признать, незаторможенных, несонных, небезликих — какими они представлялись постороннему взору раньше, во времена его молодости. «Вот вы идете густой толпой, все как один, на один покрой…» — вспомнились Игорю строки загубленного во времена сталинизма поэта. Теперь его соотечественники отчетливо разнятся по «покрою жизни» — это видно даже на первый, поверхностный взгляд. Но хорошо ли это? Трудно ответить…
Он вернулся в свой город, «знакомый до слез»… Но как будто попал в другой город, в другую страну. В сущности, так оно и было.
Глава 20
РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
Площадь Восстания была забита машинами, в большинстве своем иномарками. Он вышел на Старо-Невский проспект. Когда-то здесь, совсем рядом с вокзалом, была рюмочная, где можно было выпить рюмку водки и закусить бутербродом с килькой и яйцом. Или взять на закуску другой бутерброд: кусок хлеба с котлетой, вылепленной из того же хлеба и лишь согласно чьему-то богатому воображению называвшейся «Пожарской». Подразумевался, видимо, пожар в желудке, возгоравшийся после употребления неприхотливой закуски.
Проспект, пустынный в ранний воскресный час, поразил его чистотой, обилием нарядных витрин и рекламных щитов. Напротив горела неоновая вывеска магазина «24 часа».
Игорь Андреевич зашел внутрь, с любопытством оглядывая прилавки. Боже, чего там только не было! Он оценил взглядом колбасные ряды, копчености, изобилие сыров, прекрасный набор дорогого алкоголя. Вспомнились длиннющие очереди пятнадцатилетней давности за единственным сортом вареной колбасы, произведенной, судя по серо-зеленоватой окраске, из сомнительной породы зверя; битвы мужчин с талонами в руках за бутылку водки и две пачки сигарет «Прима» — ежемесячную норму излишеств, призванных сделать жизнь веселее… Толпы женщин в очередях за крупой и мукой. Господи, да неужели все это было? Было, он помнил все это отчетливо, ибо именно из такой страны — нищей, полуголодной, застывшей в бесконечных очередях — уезжал он пятнадцать лет тому назад. Но было и другое: сила единой державы, союз нерушимый…
Разделить шестую часть суши на удельные княжества оказалось не такой уж сложной задачей. Ломать — не строить.
…Все три продавщицы, скучавшие за пустыми прилавками, ринулись к импозантному мужчине, который в глубокой задумчивости разглядывал прилавки. Игорь Андреевич приобрел бутылку французского коньяка и шотландского виски, принял из рук улыбчивой девушки нарядный пакет, вышел на улицу и увидел прямо напротив рюмочную, ту самую, где выпивались стоя сто граммов водки с неприхотливой рыбно-котлетной закуской. Правда, нынче заведение носило другое название, а высокая, добротная дверь указывала на изменившийся статус, что подтверждали и мраморные ступени, ведущие внутрь. И что же там, за этой дверью? Ужасно любопытно узнать!
Бобровников, перехватив дорожную сумку, смело шагнул внутрь.
Место круглых столов-грибов с изъеденной столешницей заняли столики, покрытые чистыми клетчатыми скатертями; за стойкой стояла полненькая женщина средних лет с аккуратной прической. Меню существенно обогатилось, а кильки и «Пожарские» котлеты исчезли. Взяв, в память о былом, сто граммов водки, а в качестве закуски — селедку под шубой и солянку, Бобровников занял столик у окна.
Водку принесли в высокой граненой рюмке. Таких рюмок нет за границей. Такие рюмки были в доме деда. И Игорь Андреевич любовно охватил толстую ножку, ополовинил содержимое, отметив, что водка в меру холодная и довольно приличного качества.
В это кафе, бывшую привокзальную забегаловку, он захаживал с коллегами по работе. Они занимали один и тот же стол-гриб, стоящий в дальнем углу помещения, и под выпивку-закуску обсуждали свои проблемы на особом эзоповом языке, непонятном сторонним наблюдателям. Здесь обсуждались назначения, тактика предстоящего «дальнего и ближнего боя», здесь они, молодые и задорные бойцы невидимого фронта, обсуждали в тесном дружеском кругу и свои личные дела. Отдаленность заведения от известного здания на Литейном, приближенность к вокзалу, подразумевавшая поток случайных посетителей, — все это делало их междусобойчики практически безопасными: кому же придет в голову, что грозные сыновья Железного Феликса балуются водочкой в скверной рюмочной.
Где они теперь, друзья-однополчане… Стас погиб в Афгане, Коляша плотно сидит в одной из африканских стран, а лучший друг Димка-Беленький погиб прямо на его руках, здесь, в центре города, после первой своей операции.
Еще он вспомнил свою большую любовь, Ларочку. Так она проходила в их застольных беседах, под кодовым именем: Большая Любовь. Тоненькая, хрупкая девушка-одуванчик, с легкими льняными волосами. Она не нравилась его родителям, вернее, она не нравилась матери, но ей не нравилась ни одна его девушка. Зато в доме деда их принимали с чистой душой, радостно и радушно. В этом доме всем было тепло и уютно. Бабушка находила ласковое слово для любого гостя, дедушка умел разглядеть в каждом, даже самом невзрачном, человеке божью искру. Был у него такой талант. Дед говорил ему: «Твоя Ларочка — нежное, верное, трепетное существо. Она будет любить тебя всю жизнь, не потеряй ее!»