Дурная слава
Шрифт:
Он ее потерял, он ничего не успел решить, слишком внезапным оказался его отъезд. Он даже переписываться с ней не мог — ведь она не была его женой. Он просто пропал на пятнадцать лет. И где она теперь? И что с ней? Наверное, благополучная мать большого семейства, оставшаяся в душе нежной, трепетной девочкой-подростком. Ему хотелось думать, что ее жизнь сложилась благополучно. Что она разлюбила его, ведь невозможно любить пятнадцать лет фантом, призрак… Ему хотелось, чтобы она нашла свое женское счастье. Но… И не хотелось. Потому что до сих пор сладко и больно было вспоминать, как отчаянно целовались они в подъезде ее дома, когда он уже знал, что это их последняя встреча, а она только догадывалась об этом…
Потом, в эти длинные пятнадцать лет, у него, разумеется, были женщины, даже много женщин, это входило в профессию. Но воспоминания о возлюбленной, словно чистый, тоненький перезвон колокольчика, поднимались в его душе в минуты самых искренних и глубоких переживаний: когда он слушал музыку или любовался природой…
Бобровников тряхнул головой и заказал еще сто граммов, сделав поправку на смятение чувств.
Ладно, все это в прошлом. А что в настоящем? Родители погибли в автокатастрофе, и он не смог приехать на похороны. Умерли старики, причем совсем недавно, буквально месяц тому назад. Ушли один за другим. Он не смог похоронить и их. Единственная родственница попала в беду. Получается, в роду Бобровниковых он остался за старшего, единственным мужчиной, ответственным за… что? За все.
Игорь допил водку, доел остывшую уже солянку, выкурил сигарету под чашку кофе, вышел на проспект, повернул направо, завернул в ближайшую подворотню. Вторая парадная, третий этаж, из лифта налево. Там, возле двери, должна висеть медная табличка с надписью: «Юрий Петрович Бобровников».
Никакой таблички на двери не было. Дверь не была опечатана, как он мог бы ожидать, учитывая «отсутствие присутствия» наследников. Он позвонил, сам не зная зачем. Неожиданно из глубины квартиры послышались шаги, легкий женский смех… Дверь распахнулась. На пороге стояла немолодая дама с бульдожьим подбородком и серыми, навыкате, глазами, облаченная в шелковый халат.
— Антоша? — весело спросила женщина и, не услышав ответа, подслеповато прищурилась: — А… вам кого?
— А вы, простите, кто? — в свою очередь поинтересовался Игорь.
— Вы кто? Что вам надо? — теперь уже резким, неприятным голосом осведомилась дама.
— Я?.. В этой квартире проживали мои родственники, дед и бабушка. А вы, простите, кто? — растерялся Бобровников.
— Я хозяйка, а вы пьяный мужик, который лезет в чужую квартиру! — Женщина повела носом и добавила: — Если не уберешься вон, я сейчас милицию вызову!
Дверь захлопнулась. Игорь Андреевич ошеломленно застыл. Вот тебе и сходили за хлебушком. Как говорится, здравствуй, Родина! М-да… Определенно неладно что-то в Датском королевстве…
Супруги Ратнеры подъехали к зданию клиники на улице Робеспьера. Борис Львович долго искал место для парковки — в выходной день вся улица была запружена автотранспортом.
Наконец джип удалось пристроить в одном из близлежащих переулков, супруги направились к нарядному фасаду, выкрашенному в бело-персиковые тона.
Лечащий врач Льва Давидовича, доктор Никитенко, дежурила по клинике. Инна предложила совместить еженедельное совместное посещение Левы и беседу с его лечащим врачом. Благо в выходной день у Елены Вячеславовны достаточно времени для обстоятельного разговора.
В палату их проводила миловидная барышня с ресепшн, там находилась приветливая медсестра. Лев Давидович, чистенький, благообразный, полусидел в постели, глядя в окно бессмысленно-тоскливым взором. У Бориса сжалось сердце при виде отца. Несмотря на внешнюю ухоженность, Лева стремительно худел и уходил в полное безумие.
— Лев Давидович! К вам пришли, — ласково окликнула старика медсестра.
— Кто это? — Ратнер недоуменно разглядывал вошедших.
— Папа, это мы с Инной, — поспешил ему на помощь Борис.
— Здравствуй. А кто это с тобой?
— Инна.
— Инна? А кто это?
— Моя жена, папочка, твоя невестка.
— Невеста? Чья невеста?
— Я не невеста, я жена вашего сына, Лев Давидыч, вы что, не узнаёте меня?
— А… Ты уборщица, да?
— Какая уборщица?
— Ну… Ты где-то что-то убираешь, я помню…
— Ну… В определенном смысле я, конечно, уборщица, — съязвила Инна, глянув на мужа.
Тот ответил ей полным ненависти взглядом: и здесь не может удержаться, стерва!
— А ты уборщицын муж?
— Я твой сын, папочка.
— Сын… Не помню.
— Ты хорошо выглядишь, молодцом! Мы тебе вкусненького принесли… Инна, достань!
Инна Яковлевна полезла в сумку, начала выставлять на тумбочку пластиковые контейнеры.
— Не надо! — взвизгнул старик. — Убери! Я знаю, ты хочешь меня отравить!
— Папа! Ну что ты такое говоришь? — Борис погладил старика по руке.
— Не трогайте меня! — снова взвизгнул тот и забился в угол кровати.
Борис беспомощно взглянул на медсестру. Та только сочувственно вздохнула:
— Вы не обращайте внимания, это болезнь.
— Как — не обращать… Я не могу не обращать…
— Позовите мне Софу! Где Софа?
— Папочка, мама давно умерла…
— Неправда! Она утром здесь была. А потом пришли эти люди… И она исчезла. А они все хотят меня убить! И вас подослали! Я знаю, ты отравить меня хочешь! И уборщица хочет! Она злая, я помню! Уходите все!!
Он отвернулся к стене, натянул на голову одеяло и замолк.
Потом они прошли в кабинет доктора Никитенко. Елена Вячеславовна сидела возле включенного компьютера, указывая карандашиком на цифры, что высвечивались на мониторе:
— Общие биохимические показатели в норме. Отличный клинический анализ крови и мочи. С учетом возраста, разумеется. Функциональные пробы также вполне… Хорошая кардиограмма, легкие без выраженной патологии. Уролог сообщает о наличии небольшой аденомы простаты, но она не угрожает жизни Льва Давидовича. У многих молодых мужчин дела в этом смысле обстоят куда хуже. В общем, физически Лев Давидович вполне крепкий мужчина… Однако неутешительно заключение психиатра: налицо прогрессирующий инволюционный психоз.