Души
Шрифт:
«Замок» – просто громкое название. Роскошный дворец трёхвековой давности в самом центре города. И несмотря ни на что, здесь, в окружении частокола из стекла и бетона, сохранился старинный сад, гравийные дорожки между кустов сирени и черёмухи, уютные лавочки под акациями и нависшие над ними капли фонарей с кованными орнаментами. Теперь всё отцвело, и осталась увядающая зелень, готовая к осени.
Перед крыльцом мы не остановились. Солнце уже плутало среди высоток и небоскрёбов. Упыри не ступили бы и двух шагов под открытым небом. Рассыпались бы, как от серебряной пули. Для них скрываться в тени – такая же будничная необходимость, как для старика по расписанию глотать горсти таблеток. Потому машины обогнули правое крыло и на заднем дворе окунулись под землю.
И гараж, и комнаты выше, и коридоры тонули в тусклом жёлтом свете. Совсем слабом. Чтобы слегка разбавить кромешную темноту. Иначе гости бы заблудились, стали бы ходить, где не следует. А вампиры любят оставлять свои тайны вдали от лишних глаз.
Я видел многих знаменитостей, будто оказался на «Голубом огоньке». Певцы, актёры, писатели, художники. Творцы всего, что хоть отдалённо связано культурой. И все вампиры. Кровососы, без всяких затей утопающие в грехах. Может, и свет, к которому они вечно звали, такой же мрачный, лживый, пропахший сексом и наркотой?
Гостей было много. Странная сила притягивала сюда людей, чтобы превратить в тряпичных кукол. Они исполняли каждое желание, с упоением участвовали в оргиях, давали пить себя, наполняя кровью хрустальные бокалы. Они бы умерли за своих идолов, если бы те пожелали. Но упыри научились главному правилу человеческого общества: если убивать всех подряд, то скоро станешь изгоем.
Нас провожали удивлённые взгляды. Одни принимали за свежие куски мяса, другие видели соперников. Особенно злобно смотрели полуобнажённые кровяные мешки. Их тела покрывали следы бесчисленных укусов, а свежие ещё сочились.
Кровяные мешки сильно отличались от своих идолов. Упыри чаще сидели, вольготно развалившись на мягких диванах, и лишь изредка говорили хоть несколько слов. Их чистая белая кожа мерцала в тусклом свете, а в глазах переливался пафос, словно каждое мгновение они обдумывают новый шедевр. Вокруг вились мешки, покрытые татуировками, унизанные пирсингом, одетые как манекены магазина нижнего белья в дни распродаж. Они трогали себя и друг друга, целовали, ласкали своих идолов, лишь бы сделать каждое мгновение для них ещё приятнее. Только бы насытившийся упырь не встал и не ушёл.
Мы пошли через бальный зал, где раньше до безумия кружились вальсы, а музыканты играли бесконечную вариацию, пока не падали без чувств от истощения. Но это давно осталось в прошлом. Теперь же звучала гипнотическая мелодия, и кружиться под неё никто не хотел. На танцполе каждый отделился, вообразив вокруг себя непроницаемую стену. И в этом уютном мирке, где осталась только музыка, плыл на её волнах.
Такого я не видел даже в притонах. Отрешённые от мира люди, способные лишь умереть с улыбкой на губах. Стало интересно, заметят ли они, если музыка вдруг затихнет, или продолжат свою пляску безумия в тишине?
По анфиладе залов, где картин было больше, чем в иной галерее, Варлиоз довёл нас до приёмной Колова и молча удалился. Ему на смену пришла женщина, будто выбравшаяся из жёстких порнороликов. Утянутая чёрным корсетом осиная талия, белые пышные груди, едва не вываливающиеся наружу. Чёрная мини-юбка и рыбацкая сеть вместо колготок. Как только она могла ходить в этом целый день? Неудобно же. Да и красота не в моём вкусе. Слишком надменная.
– К кому вы, господа? – спросила она вкрадчивым голосом. Казалось, невидимые щупальца проникали вместе с её словами в мозг и нежно его гладили.
– К Колову. Я хочу задать несколько вопросов по поводу Веркиолиса, – сухо ответил я.
– Ах, mon cher Веркиолис. Такая трагедия. Мы все крайне переживаем. Но соболезнования можно передать и через меня.
– Никаких соболезнований, – я протянул к самому её лицу удостоверение. Так близко, что ей пришлось отстраниться.
– Mon dieu! Я прекрасно всё вижу, – она внимательно изучила документ. – Сейчас сообщу хозяину о вашем визите.
Каждый её шаг металлическими шпильками превращался в выстрел. Пронзительно громкий, он отражался от мраморных стен и возносился к высокому потолку с мозаикой.
– Какая женщина! – шёпотом восхитился водитель, и пальцы с ним согласились.
– Обычный упырь, – произнёс я.
Женщина услышала. В её размеренных шагах произошла неожиданная и едва уловимая заминка, но она тут же вернула ритм и продолжила расстрел.
Она ненадолго скрылась за дверью из красного дерева, откуда не проникало ни малейшего звука, даже выстрелы шпилек пропали, будто их и вовсе никогда не звучало. Мы остались бродить глазами по изогнутым бороздам барельефа. В завитках угадывались исторические сюжеты. И каждый из нас про себя гадал, понял ли задумку резчика. Уж слишком они были неоднозначны.
Но вот дверь распахнулась, и сторонница жёсткой любви пригласила:
– Passer. Хозяин ждёт.
К Колову я прошёл один. Там помощники могли показать мою слабость, а в разговоре с хищником слабейший становится жертвой. Пусть лучше пообщаются с секретарём. Если она снизойдёт, конечно.
В кабинете царил идеальный порядок. Ряды старинных книг выстроились вдоль стен. Некоторые корешки выглядели настолько древними, что внутри наверняка сохранились рукописные тексты. Глобус времён первых географических открытий. Когда могучий нынче Новый Свет представлялся вытянутым диким островком на стороне Земли.
У противоположной стены замерла статуя паука. Огромное чёрное тело величиной с крупную собаку держалось на восьми тонких ножках. Проработка впечатляла. Тончайшие волоски, покрывающие панцирь, выглядели совсем как настоящие, а блестящие жвала, выступающие на отвратительной головке, как будто покрывала слизь. Самой же пасти видно не было. Она скрылась ниже на пузе.
Колов стоял ко мне спиной. Он наблюдал утренний город сквозь затемнённое окно. Успел принять удачную позу перед моим приходом. Нет бы, как все, развалившись за столом, закинув повыше ноги. Но это слишком банально для древнего вампира.