Душитель
Шрифт:
— Ты спишь? — шепнул он.
— Да.
— А я нет.
Она коснулась его.
— Господи, Джо, ты шутишь? Сейчас?
— Ляг, — приказал он.
Под его руками Кэт дремала — даже когда стащила через голову ночную рубашку. Ее движения были неуклюжи. Возможно, она думала, что с ней это происходит во сне.
Лишь ощутив теплоту тела жены, Джо внезапно увидел этот дом без себя. Кэт, Малыш Джо… Умереть — значит попрощаться с ними, дальше им придется жить одним. Может, Кэт снова выйдет замуж? Где она будет жить? И будет ли счастлива? И Малыш Джо… Ему почти четырнадцать. Вспомнит ли он своего старика десять лет
Он почувствовал упадок сил.
— Джо, ты в порядке?
— Да.
— Что случилось?
— Ничего. Прости.
Кэт оперлась головой на руки и взглянула на мужа.
— В чем дело, Джо?
— Просто устал.
— Вот так, вдруг?
Он ухмыльнулся и шумно вздохнул.
— Сначала разбудил меня посреди ночи, а теперь говоришь «Я устал»?!
Джо решил выбросить из головы все, что не имеет отношения к супружеской постели. Есть лишь два тела, сплетенные друг с другом, и не нужно портить то, что происходит сейчас. Вообще не надо ни о чем думать. Животные умирают миллионами каждый день. И что? Кто об этом задумывается?
Теплым июньским вечером на углу Вашингтон-стрит и Лагранж стояли полдесятка женщин — отдыхали, прислонившись к стене здания, курили, подходили к обочине и покачивали бедрами, в надежде что остановится машина или какой-нибудь пешеход обратит на них внимание.
По мнению Джо, некоторые из них были очень даже недурны, и он задумался, что вынудило их сделаться проститутками. Там были две-три, с которыми при других обстоятельствах он не отказался бы перепихнуться. Джо сидел в машине за полквартала от них и лениво курил — дым был безвкусный, как будто сигарету набили соломой, а не табаком. Ему не хотелось даже выходить и разгонять шлюх, не говоря уже о том, чтобы их арестовывать. Джо было плевать. Подумаешь, шлюхи! Работа в отделе нравов — сплошная трата времени. Одно название чего стоит — «отдел нравов».
Одна из девушек, очень бледная и сильно накрашенная, дошла до угла, взглянула на Джо и, швырнув в его сторону окурок, вернулась на прежнее место. На лице у нее снова появилось выражение высокомерной скуки.
Джо опустил голову. Может быть, стоит вздремнуть? Пять — десять минут отдыха — это все, что нужно. Как только он успел об этом подумать, мозг немедленно отключился. Так все время бывало в последнее время, он постоянно находился на грани сна и мог в любой момент вырубиться. В какой-то момент он проснулся, но голова слишком отяжелела, чтобы бороться со сном. Джо снова закрыл глаза. Было прохладно, он оставил окна открытыми. Почти девять, но не так уж темно — он припарковался под фонарем, и свет бил в глаза. Не важно. Он все равно сумеет поспать.
Джо слышал звуки улицы. До него отчетливо доносились обрывки разговоров. Когда мимо проезжали машины, в окно врывался порыв теплого ветра. Где-то громко засмеялся мужчина. Джо расслабился.
Потом внешний шум сделался приглушенным. Что-то изменилось. Ощутив напряжение, Джо открыл глаза.
Вид в лобовом стекле почти не изменился. Только пешеходов поблизости не было. Проститутки переместились за угол Лагранж, с глаз долой.
Рядом остановилась машина. Джо ощутил чужое
— Эй, коп!
Он обернулся и увидел Винни Гаргано буквально в нескольких дюймах, дверцы машин практически соприкасались. И в то же самое время Гаргано казался очень далеким, он был надежно укрыт в недрах своего автомобиля.
Пистолет.
Не…
Гаргано ошеломленно помедлил, как будто не веря своим глазам: выражение лица Джо Дэйли не изменилось, только на лбу возник ровный темный кружок. Так внезапно и необъяснимо — полет пути невозможно проследить невооруженным глазом, — что это походило на фокус. Как будто кружок появился сам собой. Тело Дэйли откинулось назад, дырка на лбу наполнилась кровью, густой и блестящей, точно краска. Гаргано вспомнил наконец о своих обязанностях — в последнее время он становился все небрежнее и дерганее, непрерывная череда убийств лишала его рассудка. Он всадил обойму в труп, и машина сорвалась с места.
Длинный день. Майкл откинулся на спинку кресла, упершись одной ногой в открытый ящик стола. Спинка подалась с легким металлическим щелчком, вес тела переместился с ягодиц на лопатки, позвоночник выпрямился. Заняв нужное положение, Майкл убрал ногу с ящика и некоторое время посидел, как Джон Гленн в космической капсуле. Он решил, что это первая минута за весь день, которой он действительно наслаждается. Возможность посидеть в этом кресле — едва ли не единственная приятная вещь в работе у генерального прокурора. Возможно, Майкл заберет его с собой, когда уволится. А может быть, и не уволится — так и зависнет в этом грязном кабинете, словно приговоренный к пожизненному заключению. Человек, который в точности знает день своего выхода на пенсию.
Снаружи что-то случилось.
В белом шуме города произошли некоторые изменения. Завыла сирена, затем другая. Пронеслась машина, опасно сворачивая на узких улицах. Майкл подошел к окну. Наступил вечер. Он, разумеется, ничего не видел, кроме задней стены дома и вереницы офисных окон. Но понял: что-то случилось, какая-то беда — возможно, близко. Воздух был насыщен тревогой.
Тяжелые шаги в коридоре, позвякивание ключей. На пороге показался Конрой, мрачный и внушительный.
— Плохие новости, Майкл. Надо ехать. Джо…
— Что?
— Вставай, надо ехать. Беда.
— Что случилось?
— Э… прими мои соболезнования. Джо убит.
— Что?!
— Его застрелили. Больше ничего не знаю. Прости. Давай, Майкл, шевелись, надо ехать.
А потом до него вдруг дошло, как именно погиб Джо. Два слова: «Он убит».
Майкл шел за Конроем по коридору. В ушах у него гремело, все вокруг как будто плыло — стеклянные двери кабинетов, уборщик с ведром на колесиках, размытые фотографии суровых густобородых политиков минувшего столетия…
На улице Конроя ждала патрульная машина. Майкл отчего-то сел на заднее сиденье «форда», как будто в такси, но Конрой велел ему перебраться вперед. «Ну же, Майк, подтянись. Майк, мать в тебе нуждается». Тот подчинился, сел вперед — даже теперь он ненавидел Брэндана Конроя за покровительственный тон, за намеки на то, что Майкл — новичок в жизни, а Конрой — его наставник, за то, что он твердит «Майк, Майк, Майк», словно зубрит правило. «Называй меня Майклом, придурок». Но он был слишком ошеломлен, чтобы сердиться долго.