Два года из жизни Андрея Ромашова

Ефимов Е.

– Катя Кедрова, кладовщица, - ответила Евдокия Борисовна.
– Но она человек надежный, со мной вместе в тюрьме за тот материал страдала. А сейчас, после этого, вот сразу и свалилась - сыпняк... Да еще товарищ Стежкин из воензага. Но он как ушел тогда на фронт, так и воюет где-то по сей день.

– Как вы думаете, почему белые так охотились за сукном?

– Да Катя как-то случайно услышала перед допросом: те двое полковник безносый и заместитель его, рыжий, - хотели на этом сукне у своих же заработать...

– Рыжий?
– вскочил, прервав мать, Андрей.
– Так это ж, верно, тот самый!
– И,

тут же сообразив, что вмешался не в свое дело и перебил важную беседу, густо покраснел и опустился на стул.

– Тот самый, говоришь?
– спросил Лесов.
– Это становится интересным. Оче-ень...
– Он взглянул на Золотухина.
– Соображаешь? Ну ладно, потом поговорим. А вы, товарищи, не беспокойтесь, вы сделали все, что велел вам революционный долг. Поищем вашу пропажу.
– Он вышел из-за стола и пожал руки Евдокии Борисовне и Федору Кузьмичу.

Когда посетители ушли, Лесов сказал Андрею:

– Ну вот, товарищ помощник уполномоченного, не успел ты приступить к исполнению своих обязанностей, а уж первое серьезное дело тебе подворачивается. Будешь искать сукно вместе с Золотухиным. Не возражаешь, Золотухин?

– Нет, конечно, товарищ Лесов! Я же его сам просил себе в помощники, - весело ответил Никита.

– Ну вот и хорошо!
– отозвался Лесов.
– А теперь, товарищи, давайте-ка подведем предварительный итог по "делу" рыжего.

Лесов снова уселся на свой стул, взял карандаш и стал что-то чертить на лежащем перед ним листе бумаги.

– Значит, так. Перед нашим отступлением из города какой-то человек рыжеволосый - предлагал Ромашову крупную взятку за бланки губчека. Затем тот же рыжий пытался с их помощью освободить из тюрьмы заключенных там руководителей левоэсеровского мятежа. Помните, Андрей тогда узнал его? Потом вдруг появился в городе рыжеволосый заместитель начальника белогвардейской контрразведки - палач, каких мало. Тот ли самый, надо еще установить.

Теперь дальше. Белые отступили, а мы в городе столкнулись с целым рядом диверсий. Чувствуется чья-то опытная рука: весьма точная корректировка огня белой артиллерии, поджоги продовольственного склада и казарм, наконец, вчерашняя попытка взорвать мельницы. И вот что интересно: Ромашов считает, что человек, сбежавший от него, - тот самый рыжеволосый. Похож, мол, очень, только волосы черные. Так я говорю, Андрей? У тебя, видно, память на лица хорошая.

Давайте рассуждать дальше. Ромашова после неудачной операции с тюрьмой пытались убить на пристани, хотя он всего-навсего был курьером в ЧК. Значит, месть за провал. А вчера тот убийца - "крючник" - попался нам на мельницах, Ромашов узнал его. И опять обратите внимание: там и тут участвовал твой старый знакомец, Андрей. Как фамилия заместителя начальника контрразведки белых, Борис Васильевич?
– обратился к Крайнову Лесов.

– Логачев, штабс-капитан.

– Итак, и тут Логачев, и там Логачев - везде. Даже в деле с шинельным сукном он замешан. Любопытно, не правда ли? Ну так вот. Дело о штабс-капитане Логачеве поручаю вам, товарищ Золотухин. В помощь - товарищ Ромашов. Общее руководство за тобой, Борис Васильевич. Мне регулярно докладывать о ходе расследования.

* * *

...Андрей был крайне раздражен. Третий час допрашивает он эту старуху, а толку все нет: то плачет, то начинает нести какую-то несусветную чепуху про спасение души да про отца Константина, который ей уж наверняка обеспечит царство небесное. Какое отношение может иметь поп к его вопросам? Знает он этого отца Константина года два - поп как поп, служит в их церкви, на Куликовке. Бабка Аграфена Ивановна только к нему на исповедь и ходит. Днюет и ночует в этой церкви. Видно, всех старух в округе околдовал попик. Ну да ни к чему это для дела, просто никак не вяжется с тем, что у этой старухи на квартире проживал "крючник". Путает бабка. Кто же все-таки привел его к ней, поставил на квартиру? Третий раз ее вызывает Андрей, и все бабка не отвечает толком.

Он прикрыл глаза. Устал до чертиков - опять целую ночь на облаве провел. Людей в ЧК не хватает, все на фронте. Два месяца промелькнули, как один день, а они почти ничего так и не выяснили в деле рыжего. Сам-то он, видно, скрылся из Симбирска - больше с ним никто из чекистов не встречался. "Крючник" на допросах то молчит намертво, то начинает нести околесицу: он, мол, сын бедного крестьянина, безграмотный, контуженный на фронте еще в войну с немцем и к диверсантам попал случайно, по пьяной лавочке. Как же - крестьянин! Руки одни чего стоят - барские, холеные...

С трудом удалось узнать - да и то не у этого "крестьянина", - где он живет. А теперь вот домохозяйка его что-то путает... Другие диверсанты, правда, кое-что рассказали. Но они о белом симбирском подполье ничего не знают - их через фронт всех переправили. И о штабс-капитане Логачеве не слыхали, в один голос утверждают, что руководителем операции у них был какой-то Никитич, который успел убежать.

Задумавшись, Андрей так и сидел, прикрыв глаза. Старуха, которая, уставившись в пол, бормотала что-то о царстве божием на земле, вдруг посмотрела на следователя и умолкла. Затем, повернувшись лицом в угол, опустилась на колени, стала быстро креститься и отбивать поклоны. Открыв глаза, Андрей с минуту смотрел на кланяющуюся фигуру перед его столом, не поняв сразу после короткого сна, где он и кто это.

– Долго молиться будете?
– вскочил он.
– Здесь не церковь! Да знаете ли, что вам будет за отпирательство?
– Старуха продолжала кланяться, и Андрей незаметно для себя перешел на крик: - Хватит, слышите, что я говорю, хватит притворяться! Вот отправлю в тюрьму, тогда поймете, что к чему!..

Дверь открылась, и в комнату вошел Золотухин. В первое мгновение он буквально застыл - настолько удивительная картина открылась ему: стоящая на коленях спиной к столу старуха, беспрерывно отбивающая поклоны, и возвышающийся над ней Андрей, красный, беспомощный. Никита быстро подошел, склонился над старухой.

– Вставайте, бабуся, вставайте.
– Усадив ее на стул, налил в кружку воды из графина.
– Вот выпейте и идите себе тихонько домой. Там и помолитесь спокойно. Идите, бабуся, идите...

Проводив старуху в коридор, он вернулся к ошарашенному Андрею.

– Ну, товарищ помуполномоченного, опять не тем методом работаете? Никита усмехнулся.
– Сколько раз я тебе говорил, что чекист никогда не должен на допросах повышать голоса даже с врагом. Спокойствие и уверенность - знаешь, как этого контра боится? А тут ты даже не с врагом дело имеешь, с рабочим человеком...