Два крыла. Русская фэнтези 2007

Ворон Василий

Но вот, как зарыли Федьку в землю, с ним в ту же ночь что-то странное стало происходить. Перво-наперво осознал Осьмухин, что он, оказывается, и не умер вовсе или умер, но не совсем. Никакого страха или удивления он при этом не почувствовал — как будто так и должно быть, — а почувствовал вдруг, что какая-то неодолимая сила потянула его наверх.

Как он из гроба наружу выбирался, Федор помнил смутно. Одно только в памяти сохранилось: кругом темень непроглядная, земля на зубах скрипит, а он, словно пловец какой, знай себе гребет руками…

Вот наконец и добрался до поверхности. Вылез,

отряхнулся, по сторонам огляделся. Вроде все как надо, как и должно быть. Ночь. Кладбище. Кругом ни души. За спиной тайга стеною. Внизу, под холмом, поселок Таежный редкими огнями помаргивает. Небо над головой как черный креп, и луна на нем пятном кровавым.

Первая Федькина мысль, после того как могилу покинул, была: «В кого же это я теперь превратился?» Ощупал себя со всех сторон — как будто все на месте. Тут он случайно на руки свои взглянул… Бог ты мой! Что это с ними сделалось? Не руки, а черт-те что. Какие-то лапы куриные — желтые, узловатые, пальцы раза в два длинней, чем были, а вместо ногтей — когти.

Решил Федька всего себя осмотреть. Вспомнил, что где-то здесь, неподалеку, речка протекает; когда мальчишкой был, рыбу в ней часто удил. Перелез через забор, вгляделся в темноту — и впрямь впереди заблестело что-то.

Спустился Осьмухин к реке, склонился над самой водой — и с трудом узнал в себе прежнего Федьку. Батюшки-светы! Неужели это он? Волосы торчат во все стороны, как пакля, лицо какими-то бурыми пятнами пошло, нос вытянулся и заострился, глаза синими кругами обведены, а из-под верхней губы клыки длиннющие торчат. Жуть, да и только!

Понял тут Осьмухин, кто он теперь такой есть, и до того муторно на душе у него сделалось, что хоть прямо сейчас же головой в омут бросайся. Однако, подумав, решил Федор с этим не спешить. В конце концов, не для того он из могилы на свет божий явился, чтобы в речке топиться. Но тогда для чего же?

Тут вспомнил Осьмухин, что ему в детстве бабка-соседка про вурдалаков рассказывала — мол, выбираются они по ночам из земли, чтобы людскую кровь пить. В то время эти истории, конечно, ничего, кроме страха и омерзения, у парнишки не вызывали. Теперь же при одной только мысли о крови Федька весь как-то внутренне подобрался, глаза загорелись алчным огнем, кадык заходил, как поршень, жадно сглатывая слюну, — понял он наконец, какая неодолимая сила все это время вперед его толкала. И ничего другого не оставалось сейчас Осьмухину, как отдаться на волю этой самой силы. Сразу некая умиротворенность снизошла на Федора, в голове прояснилось, движения сделались по-необычному легкими — он уже и не шел, а как бы парил над землей…

Ноги сами привели Осьмухина в поселок. Вот и первые домишки из темноты выступили. Где-то поблизости тревожно залаяла собака, за ней другая, третья — почуяли, видать, чужака. Федька невольно замедлил шаги.

Вдруг совсем рядом заскрипел гравий под чьей-то грузной ногой. Густой бас неуверенно произнес:

— Эй, кто здесь?

Осьмухин так и замер на месте. По голосу узнал он складского сторожа Афоныча, силу чугунных кулаков которого испытал однажды на себе, когда обыграл его пьяного в карты, и с тех пор твердо решил никаких дел с ним больше не иметь.

Но то было давно, еще в прежней

его жизни. Теперь Федька не боялся сторожа. Он чувствовал, он знал, что в новом своем обличье легко одержит верх, вступив с ним в борьбу, а в том, что это произойдет — должно произойти — с минуты на минуту, Осьмухин уже не сомневался. И не потому, что питал какую-то застарелую злобу к бывшему своему противнику — все это сейчас забылось, отошло на задний план перед тем страшным навязчивым желанием, которое заполнило вдруг все его существо, — а просто потому, что так получилось, Афоныч первым попался ему на пути, и значит, такая у него несчастливая судьба.

Тем временем человек, не подозревая об опасности, подходил все ближе. Иногда он останавливался, чтобы выкрикнуть свое «Кто здесь?», и, не получив ответа, снова продолжал путь.

Федька застыл без движения, не спуская с Афоныча горящих глаз. Только теперь он осознал, что видит в темноте как кошка. Он ясно различал каждое движение своей будущей жертвы, даже то, как сторож слегка покачивался при ходьбе — верно, перед этим хорошо набрался мужик. Рассмотрел он и лицо Афоныча с застывшим на нем вопросительно-тупым выражением.

Вдруг прямо на глазах выражение стало меняться: брови медленно поползли вверх, зрачки расширились, рот приоткрылся. Сторож увидел Федьку.

С минуту стоял он перед ним, вылупившись как баран на новые ворота, и только беззвучно шевелил губами.

— Федя, ты?.. — проговорил наконец словно через силу. — Но ведь мы тебя сегодня… того… похоронили вроде. Вот и поминки только что справили…

Осьмухин заметил, как подернутые пьяной пеленой глаза Афоныча постепенно наполняются ужасом, понял, что еще немного — и он окончательно отрезвеет, заорет дурным голосом, начнет созывать народ, и тогда… тогда… Нет, нельзя этого допустить!

С глухим утробным рыком, выставив далеко вперед свои длинные страшные руки, Федька прыгнул на сторожа. На какую-то долю секунды его легкое звериное тело зависло в воздухе, и вот уже противники забарахтались на земле, сцепившись по-кошачьи.

То ли из-за водки, то ли из-за страха, накатившего внезапной волной, Афоныч сопротивлялся слабо — Федору без особого труда удалось уложить его на лопатки. Совсем близко от себя увидел Осьмухин расширенные в ужасе глаза, низкий покатый лоб с крупными каплями пота, нервное шевеление ноздрей. И уже руки его как бы помимо воли разрывали рубаху на груди сторожа, яростно ворошили бороду, отыскивая в складках кожи синюю пульсирующую жилку… Ах, вот она! Наконец-то!

Глубоко вонзив клыки в шею Афоныча, почувствовал Федор, как что-то теплое, вязкое, горько-соленое на вкус заструилось у него по гортани, и до того приятно, до того сладостно ему стало, что он даже заурчал от удовольствия…

Еще некоторое время из груди сторожа доносились слабые хрипы, а голова дергалась, как под током. Через минуту уже все закончилось. Издав последний вздох, словно выпустили воздух из проколотой шины, человек замер в полной неподвижности.

Только после этого оставил Федька свою жертву и, задрав к небу перепачканное кровью лицо, горлом издал звук, напоминающий отдаленно волчий вой. Его тут же подхватили собаки из ближайших дворов.