Два листка и почка
Шрифт:
— Это летающие повозки, — объяснил Гангу, который как-то побывал в военном городке у двоюродного брата и слышал рассказы о самолетах, хотя и не видал их. — В каждом из них сидит по сахибу.
— Там сахибы? — с недоверием спросила старая женщина. — Не может быть! Это злые духи. Я своими глазами видела, что они появились из-за гор, как призраки, всего несколько мгновений назад.
— Злые духи? Как бы не так! — возразил Нараин. — В них бомбы, и они скоро начнут их сбрасывать на нас. Бегите в долину и прячьтесь, если вам дорога жизнь!
— Бегите в долину, если вам дорога жизнь! — закричал кули из Бхутии.
— Бегите в долину, — повторил кули из Горахпура, — если вам дорога жизнь!
— Хай, хай! — раздались крики женщин.
— Мы
Все в страхе бросились бежать куда глаза глядят.
— Пойдемте к де ля Хавру сахибу! — кричал Гангу, но никто не слушал.
Все бросились прочь без оглядки; каждый спасал свою жизнь, думал только о себе; лишь те, у кого были сыновья и дочери, стали разыскивать своих детей, пренебрегая опасностью.
Стальные птицы, гудя, проносились над поселком так низко, что почти задевали крыши убогих домиков.
Отовсюду раздавались вопли, крики и стоны — поднялся невыразимый гам.
Наконец стальные птицы улетели, но воспоминание о них продолжало преследовать дрожавшее от ужаса население.
Гангу, разыскивавший своих детей, чтобы увести их, вдруг увидал, как бежавшая куда-то изможденная женщина-кули, бледная от смертельного ужаса, зашаталась и свалилась на землю. Он подбежал и попытался нащупать пульс, но она была уже мертва. По ее выступающему животу он увидел, что она была беременна.
— Такая смерть — избавление от жизни, наполненной горестями, — пробормотал он и подбежал к своей хижине. Его дети стояли на пороге, дрожа от страха: они с ужасом и любопытством следили за самолетами.
— Идемте, — сказал он и остановился, не зная куда идти, но в эту минуту услыхал, как Нараин крикнул:
— Де ля Хавр сахиб здесь! Де ля Хавр сахиб здесь! Успокойтесь! Пойдем!
Гангу увидал фигуру доктора, показавшуюся за рядами хижин. Он схватил детей за руки и повлек их за собой. По выражению лица сахиба казалось, что в общей сумятице он один сохранил хладнокровие.
— Следуйте за мной, и вас не тронут! Следуйте за мной! — кричал доктор.
— Де ля Хавр сахиб! Де ля Хавр сахиб! Идите на шоссе за де ля Хавр сахибом! — орал бхутиец.
— Идем! Не бегите! — звал кули из Горахпура, асам ни на шаг не отходил от сахиба, так как был до смерти перепуган.
Вокруг де ля Хавра собралось много народу.
Он сделал им знак и направился к шоссе. Шел он осторожно, стараясь не толкнуть плачущих ребят. В нем не было ощущения силы и подъема — наоборот, он был словно скованным. Он внушал себе, что, как-никак, борется за свободу, личную неприкосновенность и достоинство человека, что он борется за жизнь этих людей. «Пусть, — говорил он себе, — поражение на данном этапе неизбежно, тем не менее надо стремиться что-то сделать, хоть самую малость».
Но не успел он и следовавшая за ним толпа кули пройти и сотни шагов, как на шоссе показался отряд людей в одежде защитного цвета.
Раздался залп. Пули просвистели над его головой, и следовавшие за ним люди рассыпались, прежде чем он понял, что происходит. Не успел он опомниться и сделать шаг, как второй залп поднял клубы пыли у него под ногами.
Бледный, осунувшийся, он стоял как громом пораженный; в глазах у него потемнело. Тут он увидел, что солдаты сомкнутым строем идут на них с Крофт-Куком и Мэкра во главе. Позади него раздавались резкие вопли, громкие стоны, кто-то прерывисто вскрикивал — это был шум толпы бегущих, спотыкающихся, падающих существ, которые смешались в одну кучу. Он пристально смотрел вперед невидящим взглядом и понимал только одно, что кругом него царит ужас, невыразимый ужас.
Он услыхал команду Мэкра: «Стой!», а потом: «Вольно!»
Перед ним стоял воплощенный дух Империи, самой торжествующей Империи.
— Берегитесь, вы, кретин! — заорал Мэкра, сделав несколько шагов по направлению к нему. — Если бы вы не были белым человеком, я убил бы вас наповал, вас и всю шайку, которая идет за вами. Прекратите это нелепое шествие!
— Я
Изумленный де ля Хавр не находил слов для ответа.
— Скажите спасибо, что вы еще целы! — крикнул Рэджи Хант, проталкиваясь вперед.
Де ля Хавр вспыхнул и посмотрел на него в упор, потом опустил голову.
— Восстание подавлено! — пробормотал он с усмешкой.
— Налево кругом! Шагом марш! — скомандовал Мэкра, и взвод солдат зашагал обратно по дороге.
Глава 21
Де ля Хавр шел по знакомой дорожке к бунгало Крофт-Кука с таким чувством, что идет по ней в последний раз, и едва ли не ожидал, что она должна как-то измениться в тон его настроению, чуть ли не окраситься в темные, трагические цвета. Однако природа оставалась, как всегда, неизменной и равнодушной. Ее могли изменить лишь какие-нибудь катастрофы, вроде землетрясений, или испепелить небесные молнии заодно с грешниками в день страшного суда. К тому же тревога его души отнюдь не напоминала роскошные страдания пораженного любовью героя фильма или мелодрамы. Его переживания казались ему пошленькими и даже неуместными. Более всего его мучило, что он никак не мог побороть чувства жалости к себе при мысли, что должен навсегда расстаться с Барбарой.
Он и сам считал собственные мысли мелкими и наивными: ему хотелось добросовестно в себе разобраться и определить создавшееся положение. Всего неделю назад все у них с Барбарой обстояло наилучшим образом, вопреки отдельным шероховатостям и неизбежным недоразумениям. Она была с ним очаровательна, и ее заразительное веселье сообщалось и ему. Барбара дурачилась, смеялась, остроумно всех передразнивала, в глазах ее дрожал смех, она отгоняла от себя все заботы. Между ними установились самые нежные отношения, все казалось уместным и полным смысла, даже пустая сентиментальная болтовня. Даже наивные планы о квартире с кафельной ванной представлялись де ля Хавру вполне реальными. И когда общество отвергло его, признав отступником, Барбара все же пришла к нему… Что же заставило ее написать, что она порывает с ним всякие отношения? Неужели она так обиделась на его упреки по поводу вечера у полицейского чиновника Смита, куда она пошла без него? Правда, он приревновал ее. Впрочем, если как следует разобраться, окажется, что он, пожалуй, лишь разыграл ревность, считая это хорошей политикой… Де ля Хавр перебирал в уме все подробности их ссоры: его возмущение тем, что она не хочет провести с ним свободный вечер, последовавшие извинения, окончательное решение идти на этот злополучный вечер… Все это нисколько не помогало ему понять, почему она так внезапно к нему переменилась.
Де ля Хавру приходили в голову всякие мысли: не так ли в жизни и у других людей все зависит и изменяется от пустяков, от самых ничтожных причин? Дуновение ветерка способно повлиять на людские отношения, разлучить любящие сердца, обречь человека на одиночество…
Теперь он догадывался, что ссора по поводу Смита была лишь предлогом — на самом деле она не могла оставаться на его стороне, когда все поголовно на него ополчились. Ей и прежде немало доставалось от матери за увлечение им. Родители месяцами настраивали ее против него. Он мог понять ее точку зрения: приученная с детства считать личное счастье высшим благом жизни, она мечтала лишь о подходящей партии, а все остальное ей было в высшей степени безразлично. Влюбившись в него, она не сразу сообразила, что он не мог дать ей желаемое, а придирки родителей лишь подливали масла в огонь — она не хотела отказаться от него из духа противоречия. Теперь же, под влиянием всеобщего негодования, вызванного его поведением в памятную ночь «осады» клуба, все, что накоплялось у нее в душе под влиянием родительской воркотни и наставлений, всплыло наружу: она решила с ним порвать, и его замечание про Смита послужило ей удобным поводом для разрыва.