Дважды украденная смерть
Шрифт:
Тенгиз легкой походкой удачливого человека, довольного судьбой, легко вышагивал по тротуару. В момент, когда он приблизился к его кромке, около него остановилась машина. В отворившуюся заднюю дверцу высунулся человек с обвислыми усами и вежливо спросил:
— Молодой человек, можно вас на минутку.
Тенгиз подошел к машине, склонился к спрашивавшему. Костя (а ему, перед тем как поехать, было велено пересесть вперед) видел, как все это произошло. Вопрос был самый что ни на есть наивный, но именно такой, на который любой человек сочтет нужным ответить. Усатый спросил, как проехать к областной больнице. Тенгиз стал объяснять. В это время водитель вышел будто бы по своей шоферской надобности, обошел машину, приоткрыл и
— Только попробуй пикнуть, — прошипел усатый. В руке его блеснул нож.
— Ребята, что вы, что вы...
— Заткнись, если не хочешь, чтобы я тебе потроха выпустил!
А машина мчалась, минуя знакомые дома и улицы, проскочила на полном ходу мимо той самой больницы, как проехать к которой еще несколько минут назад пытался объяснить Тенгиз...
За городом начались сады и дачные строения. Чуть поодаль от забора, огораживающего садовый участок, виднелось какое-то полуразвалившееся строение. И хотя накатанного подъезда к нему не было, водитель уверенно направил машину к этому дому: чувствовалось, что сюда подъезжать ему было не впервой. Он даже сумел подогнать свою «Ладу» почти вплотную, так что она оказалась надежно защищена стеной строения от взглядов со стороны.
— Пошли! — скомандовал усатый.
— Никуда я не пойду! — попытался сопротивляться Тенгиз. — Нечего мне там делать.
Коротким взмахом усатый ударил своего пленника в лицо. Его белоснежная рубашка тотчас окрасилась кровью.
— Ну вот, опять мне сиденье отмывать, — изображая брезгливую гримасу изрек конопатый.
Зажимая разбитый нос рукой, Тенгиз вылез из машины.
— Ну, а ты чего ждешь? — бросил ничего хорошего не обещавший взгляд усатый на Костю. — Давай тоже!
Внутри помещение выглядело менее заброшенным, нежели снаружи. Была это по-видимому какая-то контора ликвидированного хозяйства, каких немало возникало в прежние времена вокруг больших городов с целью снабжения их овощами. Костя и Тенгиз, естественно, кроме страха, ничего испытывать не могли, а того, что их собственно двое против двоих же, они не подозревали. Костя в Тенгизе видел похитителя его сумки или хотя бы соучастника этого деяния; Тенгиз считал Костю одним из трех бандитов, так коварно его захвативших. Он ничуть не сомневался, что причиной захвата были деньги, которые числились на счету его сберкнижки и лишь немного утешала мысль, что это не наличные деньги (а таковых у него с собой было немного), а снять деньги со счета без его личного участия никак не удастся.
Бандиты свое внутреннее напряжение старались скрыть под напускным цинизмом. Сознаться в том, что у них нет уверенности, что они сейчас поступают правильно, они не могли бы и сами себе. Они не могли не чувствовать; что-то в этой истории с похищением сумки и с обликом человека, которого они сейчас привезли в свое тайное логово, не совсем вяжется. Представитель конкурирующего клана, по их представлениям, должен был бы вести себя иначе...
О том, что помещение это посещаемо, говорила хотя бы его относительная чистота. Отсутствовала «вековая пыль», прогнившие доски пола, выбитые стекла и прочие аксессуары запустения. Кое-какая мебелишка была пригодна для ее прямого назначения: то есть на стульях можно было сидеть, на стол — что-то поставить, а на замызганный раскладной диванчик — лечь. Все это было явно вывезено во времена, далеко отстоящие от тех, когда контора еще функционировала.
Когда все разместились (Тенгизу и Косте, впрочем, было указано, куда сесть), усатый «открыл собрание»:
— Ты этого знаешь? — обратился он к Тенгизу, ткнув рукой в сторону Кости.
— В первый раз вижу.
— Ну, это так все говорят. Придумай какую-нибудь другую формулировочку.
— Что
— Ладно, к этому еще вернемся. Ну-ка, выворачивай карманы!
— По какому праву...
— Еще раз так загнусишь — умоешься опять кровью. И это будет повторяться столько раз, сколько ты будешь вылезать. Пока не научишься себя вести. Усек? А теперь давай свое барахлишко.
Кошелек с деньгами, носовой платок, расческа — что еще может поместиться в карманах брюк мужчины летом, когда жара не дает надевать пиджаки.
— Все что ли? — насмешливо скривился усатый. — Никак ты не можешь понять, что с нами надо, как у попа на исповеди — ничего не утаивать. А ты все жмешь и жмешь, причем главное. Неужели из-за твоего сопливого платка мы бензин жгем? Доставай сберкнижку! — гаркнул он так, что Костя вздрогнул.
Тенгиз выбросил сберкнижку на стол. Усатый полистал ее, помолчал, раздумывая.
— А где ключи от квартиры? Почему не выложил?
— Я без ключей ушел, — глухо, через силу выдавил Тенгиз.
— Ясненько. А кто дома?
Лицо Тенгиза почернело.
— Не твое дело, — скрипнул он зубами.
И тотчас получил такой удар от конопатого, от которого слетел с табурета. Поднялся, держась за скулу, произнес тихо:
— Семью не трогайте. Все, что у меня есть — тут, на книжке. Вам это — слону дробина. А жену и детей не трогайте...
— Да, действительно, не густо... — опять посмотрел в сберкнижку усатый. — Пять штучек всего. Может, у тебя таких книжек пять, десять? Библиотечка?
— Откуда? Я деньги честным трудом зарабатываю. А это на машину накопил...
— Ну, ладно, нас твои жизненные проблемы не колышат. Говори по-хорошему: откуда к тебе попала сумка этого фраера и кому, за сколько ты ее толкнул?
— Не знаю, о чем вы?
Недоумение на лице Тенгиза было столь неподдельным, что бандиты переглянулись.
— Ты на кого работаешь? — решил начать по-другому усатый.
— Как на кого? На себя, — Тенгиз начал понимать, что тут не банальное ограбление с изъятием денег путем угрозы. Его явно принимают за кого-то другого. Это открытие придало ему бодрости, и хотя он понимал, что теперь уйти от этих субъектов со звериными повадками все равно непросто, все-таки какие-то шансы сделать это есть. Поэтому отвечать надо по возможности так, чтобы не вызывать раздражение у своих тюремщиков (как их иначе назовешь!) и четкостью ответов полностью снять с себя подозрение в том, что он замешан в делах какой-то мафии. А ведь он даже не знает пока, о чем речь...
— Значит, на себя, — недоверчиво повторил усатый. — Ты можешь не называть своего шефа, но намекни, мы поймем.
— А чего намекать? Я работаю в институте, шеф у нас...
— Постой, постой. Эти сведения нам ни к чему. А ты нам либо лапшу на уши вешаешь, дурачком притворяешься, либо...
Усатый не закончил.
— Да я говорю то, что есть.
— А откуда эти башли, что ты сейчас на книжку положил?
— Да с шабашки я еду. Заработал. Потом. По двенадцать часов иной раз вкалывали. Это ж проверить — один пустяк.
Усатый повернулся к Косте.
— Ну, что ты на это скажешь? Похоже все же, что ты фанта-а-зе-ер...
Костю и самого убедило поведение Тенгиза, его рассказ о себе. Но о наличии журнального детектива в его руках нет пока ничего ясного. Как с этим-то быть.
— Скажите, — хриплым от волнения голосом обратился он к Тенгизу. — Вы сегодня в троллейбусе читали детектив, собранный из журнальных листочков. Где вы его взяли?
Этот вопрос удивил Тенгиза не меньше остальных. Это обращение на «вы», этот запуганный вид и робкий голос — все подсказывало Тенгизу, что он не единственный здесь пленник, что охранников-то не так уж и много, что если бы знать это раньше и как-то объединиться, то еще можно посмотреть, кто здесь главнее. Поэтому он ответил как можно спокойней.