Дважды украденная смерть
Шрифт:
— Ну и хорошо, — защебетала в телефон Алевтина. — Приедешь в Синегорск, устроишься там в гостиницу, я буду к тебе ездить, это ведь рядом. А ты ко мне.
— Ладно, там договоримся, кто к кому будет ездить. А сейчас договоримся лучше, когда и как встретимся.
— Во второй половине дня я буду свободна. Подъезжай ко мне.
Алевтина работала медсестрой в онкологическом диспансере. Путь туда из центра города неблизкий.
— Ладно, идет. Подкачу на такси.
— Ой, как хорошо!
«Тебе все хорошо», — подумал Бельтиков с нежностью, но что-то словно толкнуло его в сердце: не все уж так хорошо...
Условились,
«Русский чай» в числе прочих своих блюд и напитков (был ли там чай, Бельтиков не интересовался) предлагал и болгарский рислинг — «Золотой берег». Сидя над третьим стаканом, Бельтиков размышлял, а стоит ли ему шляться по магазинам? Здесь гораздо лучше... Алевтина помогла бы ему сделать покупки: все-таки женщина... Но соображения иного порядка взяли верх: во-первых, можно здесь так «нарислингиться», что и про свидание забудешь. А во-вторых, хотелось предстать перед Алевтиной в некоем обновленном виде. И, с сожалением глядя, как люди разных возрастов — от весьма сопливых юнцов, считающих копейки, до почтенных пенсионеров, те и другие — с дамами и без дам, — отходят от стойки с полными стаканами, тяжело поднялся.
...Приобретения были оценены по достоинству.
— Ой, Арт, какой ты красивый! — приветствовала Бельтикова Алевтина. Она уже стояла за воротами и ее фигурка, все прелести которой не скрывало летнее газовое платьице, не одного шофера из проносившихся мимо машин заставляла, скосив взгляд, отрывать его от дороги.
Бельтиков, смущенно посмотрел на таксиста и легонько подтолкнул Алевтину к распахнутой дверце: «Не болтай!», усадил ее, сел рядом, сразу ощутив аромат разгоряченного женского тела и почувствовав неодолимое желание прижать к себе эту маленькую и такую соблазнительную женщину, которая посещала его в снах все это время, несмотря на физическую усталость. Но он только поплотнее уселся, инстинктивно стараясь не испачкать чем-нибудь свои новые доспехи — голубую безрукавку и кремовые новые брюки, еще носившие, казалось, запах магазина. Но запах исходил, скорее всего, от кожи новых летних туфель-босоножек, и от всех этих вещей Бельтиков чувствовал себя манекеном. Но Алевтина никакой неловкости не испытывала. Ничуть не смущаясь присутствия постороннего, она бросилась Бельтикову на шею, целуя, скороговоркой зачастила: «Как загорел! Как похудел, совсем живота не стало. А брови выгорели. Как тебе идет эта рубашечка! Наверно всех доярок там перещупали. А? Ну-ка, сознавайся!»
Бельтиков мягко, но решительно освободился от объятий, усадил свою спутницу на сиденье, сам поправил взбившееся выше коленок по бедру платье, и усмехнулся: «Доярок! До доярок там было. Наломаешься за десять, а то и все двенадцать часов, упадешь без задних ног, так тебя хоть самого...» Алевтина хихикнула.
А такси уже мчалось по маршруту, обговоренному
Ресторан только что открылся после перерыва, свободных мест было более чем предостаточно, но обливреенный швейцар, вставший на пути вновь прибывшей пары, не очень-то был расположен приглашать ее в зал. «Столики заказаны», — с равнодушием магнитофонной ленты произнес он привычную фразу.
— А шампанским торгуете, — подмигнув ему, спросил Бельтиков. — Очень пить хочется. А столик и у нас заказан. Вот документ.
И он сунул в руку швейцару пятирублевую бумажку.
— Как же, как же! Есть шампанское, — забормотал страж ворот, уступая дорогу. — Вон туда к окошечку проходите.
Официант, молодой парень, оценивающе глянул на Алевтину, на Бельтикова и не спеша положил на столик меню. Отошел, давая возможность сделать выбор.
— Шампанское принесите, — крикнул вдогонку Бельтиков.
— Возьму заказ, принесу, — не оборачиваясь бросил официант.
— Боров недоколотый, — вполголоса выругался Бельтиков. — На лакейскую должность пошел, так гнись глистой. А то и рубль дармовой зашибить надо и гонор при себе держать хочется. И рыбку съесть и... Ладно... Подождем, не умрем, коли уже просочились сюда. Расскажи лучше, как ты тут без меня?
Алевтина радостная, возбужденная, стреляла глазками по залу, по столикам, несла всякую чепуху, собирая в одну кучу сплетни городского и общесоюзного масштаба, дворовые и домашние. Газетные сенсации ее не очень волновали, чтением она себя не очень утруждала, поэтому в разговоре с ней Бельтиков придерживался той игриво облегченной интонации, какой иногда пользуются при разговоре с детьми. К чему все эти умные разговоры? За месяц с лишним Бельтиков не посмотрел ни одного фильма, забыл, как выглядит телевизор, так что и в этом направлении темы для разговора возникнуть не могло.
До того как познакомиться с Бельтиковым, Алевтина успела оставить двух мужей, жила с родителями, но при всей внешней легкости характера на жизнь смотрела достаточно серьезно. У нее рос трехлетний малыш, для которого она мечтала о хорошем отце, но понимала, что в лице Бельтикова она такового не найдет. Еще серьезней относилась она к работе, понимая, что на шее родителей вечно сидеть не будешь, сына самой поднимать придется. И о работе болтать не любила. Да и то сказать, веселого в этой теме мало. Онкология и все с нею связанное слишком мало располагают к легкомысленной беседе.
И поэтому вопрос, заданный просто так, лишь бы что-то сказать, произвел на Алевтину совершенно неожиданное действие. Она вдруг сразу погрустнела, поскучнела, красивое лицо ее приняло задумчивое выражение.
— Да знаешь, хорошего мало...
— С Олежкой что-нибудь? С родителями нелады?
— Да нет, тут вроде все нормально. Относительно. Была тут одна история неприятная... По работе...
Она помолчала. Бельтиков не торопил: не так уж и интересовали его какие бы то ни было истории по работе, особенно Алевтининой. Тем более, что официант заказ брать не торопился. А Алевтина заговорила голосом, который так не вязался с ее праздничным видом и обстановкой, в которой они находились.