Двенадцать детей Парижа

Уиллокс Тим

Иоаннита захлестнула волна чувств. Мужество оставило его.

Может, стоит ослабить жгут? Позволить парню тихо уйти?

– Помоги мне, Юсти, братишка, – подозвал Матиас поляка. – Или мы позволим ему умереть?

– Что? Грегуару? Разве мы можем позволить ему умереть? – испугался юноша.

– Хорошо сказано. Иди сюда. Стань спиной ко мне, подними его ногу и крепко держи.

Матиас поднял левую ногу Грегуара вертикально и велел Юсти удерживать ее в таком положении. Мушкетная пуля ударила в скамью повозки, но рыцарь и его помощник почти не обратили на это внимания. Тангейзер нагнулся к алебардам и провел пальцем по лезвию каждой, выбирая самую острую. Он собирался использовать их совсем для другой цели. Когда его пальцы обхватили древко, накатил новый приступ тошноты, и

рыцаря вырвало прямо в лужу крови. Он сплюнул и вытер губы рукой.

Выпрямившись, он отступил назад, перехватил древко и оценил угол удара.

А потом отрубил Грегуару ногу.

Мальчик за плечом Юсти сел и отчаянно закричал.

Тангейзер посмотрел ему в глаза. Он ожидал увидеть в них боль, но полная растерянность и непроизнесенный вопрос – «Ты?» – камнем легли на его сердце. Госпитальер отвернулся.

Все произошло так, как хотел Тангейзер: алебарда вонзилась в доски. Он освободил лезвие. Грегуар повалился на Юсти, не зная о ранах друга. Тот выпустил его здоровую ногу, прижал его к груди одной рукой, и оба заплакали. В воздухе просвистела еще одна мушкетная пуля. Матиас достал половинку шарика опиума, склонился к меху с вином и зубами выдернул пробку. Просунув опиум между деформированными губами Грегуара, он зажал мальчику нос и влил ему в горло вино, после чего опустил мех и зажал ему ладонью рот:

– Глотай, парень, глотай. Мы с тобой. Ты нам нужен.

Грегуар глотнул, и Тангейзер отпустил его. Мальчик поперхнулся, но камень бессмертия остался в желудке. Рыцарь вернул на место пробку. Положив ладонь на голову поляку, он почувствовал, что тот всхлипывает.

– Ты нам тоже нужен, Юсти, – шепнул он. – Держи его крепче.

Потом он взял ампутированную ногу и бросил ее под повозку, чтобы убрать с глаз долой, и снял с кольца факел. Заметив под скамьей свою рубаху, Матиас дважды обмотал ее вокруг левого предплечья, повернулся спиной к Грегуару и поднял культю его ноги. Вторая кость была перерублена чисто, вровень с осколком первой. Остатки мышц голени сократились, пережав сосуды, которые теперь нужно было прижечь. Тангейзер поднял коленный сустав повыше и приложил к культе факел.

Он принялся монотонно читать «Аве Мария», чтобы вести счет времени, но крики Грегуара заглушал его голос.

– Радуйся, Мария, Благодати полная, Господь с Тобою.

Ребенок отчаянно дергался. Иоаннит молился, чтобы он лишился чувств.

– Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, Иисус.

Он провел волокнами факела по краям раны.

– Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных…

Потом сильно прижал его к сократившимся мышцам, чтобы прижечь сосуды.

– …ныне и в час смерти нашей.

Руке, обмотанной рубашкой, стало горячо.

– Аминь.

Грегуар обмяк в объятиях Юсти.

Тангейзер убрал факел, и в нос ему ударил запах обожженной плоти. Смола вспыхнула и погасла на ветру. Обожженная рубашка дымилась. Рыцарь отбросил факел и ослабил жгут. На поверхности раны выступила и тут же свернулась сукровица. Среди кожи и мышц торчала тонкая почерневшая кость. Жуткое зрелище. Госпитальер обмотал культю рубахой и завязал рукава на бедре мальчика. С севера послышался пистолетный выстрел.

Еще один.

Паскаль.

Ампаро. Эстель.

Карла.

Что бы там ни произошло, все закончится раньше, чем он подоспеет на помощь.

Услышав частый перестук копыт, Тангейзер поднял голову: со стороны перекрестка к ним приближался всадник. Схватив алебарду, Матиас двинулся ему навстречу.

Если это не боевой конь, то животное, скорее всего, заартачится при виде трупов, которыми завалена улица. А еще раньше оно почувствует – сам иоаннит его уже не ощущал – запах крови, который нервирует этих животных. Боятся лошади и острия пики, если заметят его. Дойдя до последнего трупа, безголового, рыцарь уперся древком алебарды в землю и поднял отрубленную голову за пропитанные кровью волосы. Наклонив лезвие в сторону приближающейся лошади, он повернул лежащий

на земле факел, чтобы свет отражался от сверкающей стали.

В худшем случае бедное животное само напорется на алебарду, а если повезет, у него будет конь, который может очень пригодиться.

Матиас пригляделся к всаднику. Это не Гарнье. Слишком маленький. Кираса. Шлем. Слишком сильно размахивает мечом. Посадка выдает человека, непривычного к седлу. Тангейзер попытался сымитировать крик, который слышал от Грегуара, и швырнул отрубленную голову во всадника, как бросают боевой топор:

– Хей!

Крик, запах крови, вид трупов, лезвие алебарды и летящий снаряд – все это сразу обрушилось на бедное животное, и лошадь затормозила, пытаясь свернуть в боковую улицу. Ее копыта заскользили по земле, и отрубленная голова ударила в нагрудник седока. Рыцарь бросил алебарду и побежал к нему. Всадник откинулся назад, потом подался вперед, пытаясь сохранить равновесие, и при этом наклонился набок. Возможно, ему и удалось бы удержаться в седле, однако непривычно тяжелые доспехи сделали свое дело. Мужчина упал среди стонущих раненых со вспоротыми животами, и Тангейзер перепрыгнул через его ноги, чтобы схватить лошадь, но животное, подгоняемое страхом, оказалось слишком проворным. В боковом переулке мелькнул лишь его развевающийся хвост.

Повернувшись, госпитальер увидел первого «пилигрима», который следовал за своим командиром и теперь должен был сам решить, жить ему или умереть.

Матиас взял арбалет, оставленный на углу, возле Юсти.

Первому бойцу он выстрелил в живот, чтобы у остальных мозги заработали быстрее.

После этого рыцарь, положив на землю арбалет, сдернул с плеча короткий лук, схватил пригоршню стрел с окровавленными наконечниками, вставил одну из них в паз и снова спустил тетиву. Стрелы вполне подходили для такого тугого лука. Он вставлял стрелу в лук, натягивал тетиву и отпускал, целясь в промежность каждой новой жертве. Первые две стрелы ушли немного выше, и Тангейзер скорректировал прицел. Из толпы выскочил один смельчак. Вдохновленный его примером, за ним последовал еще один. Первому иоаннит попал в грудь, и тот успел сделать еще три шага, пока стальной наконечник не разорвал внутренние органы в его грудной клетке. Второй притормозил – от страха и от осознания того, что остался один. Он оглянулся, чтобы убедиться в трусости товарищей, и Тангейзер всадил дюйм стали в его поясницу. Пришла пора показать этим людям, как идут в атаку янычары. Он выхватил из колчана последнюю горсть стрел.

Вставляя очередную стрелу в паз, Матиас оглянулся и увидел, что всадник поднялся на колени, опираясь руками о стену дома. Стрела пробила его ягодицы, и рыцарь услышал глухой удар – пущенная с близкого расстояния, она глубоко вонзилась в дерево. Держа наготове следующую стрелу, госпитальер повернулся и пошел прямо на колеблющееся пламя факелов.

Он вставил стрелу в паз, натянул тетиву и отпустил. «Пилигримы», стоявшие впереди, стали кричать на задних. Улица перед ним наполнилась страхом и паникой. Не замедляя шага, Тангейзер выстрелом в спину убил второго смельчака и вставил в арбалет следующую стрелу. Факелы попадали на землю – самые сообразительные из толпы негодяев поняли его план. Ленты на «пилигримах» служили хорошей мишенью, и Матиас стрелял в охваченных паникой людей, пуская стрелы на уровне груди. Толпа разделилась надвое и начала рассеиваться. В образовавшемся просвете показался ополченец с мушкетом. Несмотря на толчки бегущих товарищей, он пытался выровнять мушкет на деревянной раздвоенной подставке. Госпитальер натянул лук, прицелился чуть ниже дула и выпустил последнюю стрелу. Ружье упало вместе с подставкой, так и не выстрелив.

Выхватив меч, Тангейзер побежал к мушкету. Второй стрелок, брошенный отступившими товарищами, целился в него. Рыцарь не останавливался, следя за маленьким красным огоньком фитиля. Он бросил на землю лук, а потом и колчан. Огонек погас, и Матиас притворился, что отклоняется влево, а сам метнулся вправо – дуло мушкета тоже дернулось влево, и прозвучал выстрел. Иоаннита обдало жаром. Но ему оставалось пробежать всего два шага. Он воткнул меч в живот мушкетера, провернул клинок и выдернул, выпустив кишки своей жертвы наружу.