Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– А второй можно? Если я не ошибаюсь, вы ни разу не произнесли слово «я».
– Не ошибаешься. Женщина не хочет обманывать себя, думая, что является центром чего-то важного, иллюзии, которая возникает, когда говоришь «я». Эту иллюзию она видит везде, и эта иллюзия первая из тех сказок, от которых наши туфли наполняются кровью. Так женщина лучше понимает свое положение – она всего лишь нить, а не ткань.
Карла поняла. Разум ее замер в оцепенении, но душа сразу же впитала слова старой женщины. В это мгновение не было никакого «я», только «мы».
– И еще она должна заметить, – прибавила Алис, – что ложная скромность тут ни при чем.
– Понимаю, – сказала Карла. – В таком случае, это красная нить.
Старуха приняла этот утонченный комплимент легким наклоном головы.
– Кроме того, – сказала она, – у меня тоже есть ангелы.
Итальянка смотрела на ее сгорбленную, бесформенную фигуру, такую некрасивую, но исполненную благородства.
– Жаль, что я их не вижу, – сказала она. – Должно быть, они ослепительны.
– Не лучше твоих или чьих-то еще. Раскрой глаза, и ты их увидишь.
– Можно я буду называть вас «Алис»?
– Черт возьми, это гораздо лучше, чем «мадам».
Почувствовав, что опять начинаются схватки, Карла встала и оперлась руками на стол. Теперь она не сдерживала стоны, и от этого ей было легче. Спазмы внутри живота утихли, но боль в пояснице стала такой сильной, что роженица забеспокоилась, не поврежден ли у нее позвоночник. Она изо всех сил оперлась на ладони, но это не помогало.
Хозяйка дома с трудом поднялась. Несмотря на все самообладание, старухе не удалось скрыть, чего стоило ей это усилие.
Карла вскинула голову и выпрямилась, стараясь не показывать, как ей больно. Алис, шаркая, обогнула стол. Ее гостья увидела распухшие лодыжки, которые нависали над краями домашних туфель. Пожилая женщина энергично потерла ладони и зашла ей за спину.
– Неудивительно, что тебе больно, – проворчала она. – Опусти плечи, расставь ноги пошире и разведи колени. Ты не на приеме у королевы.
Графиня послушалась, и ей стало немного легче.
– Теперь посмотрим, не помогут ли нам немного ангелы, – вздохнула Алис.
Карла не почувствовала ее прикосновений и была уверена, что старуха до нее не дотрагивалась, но волна тепла разливалась по ее животу. Через несколько секунд боль исчезла и осталось лишь легкое напряжение.
– Как вы это сделали? – изумилась роженица.
– Мы все способны исцелять руками, нужно только знать как.
Алис похромала к буфету, припадая на одну ногу, достала одну глубокую миску и две миски поменьше, две ложки – все из дерева – и нож. Потом она поставила посуду на стол.
– Давайте помогу, – предложила итальянка.
– Не суетись. Все уже готово.
Алис вернулась к буфету, взяла большой глиняный кувшин и тоже принесла к столу. На ее стуле лежала потертая светло-зеленая подушка. Поправив подушку, старуха с явным облегчением села. Темно-красные пятна на ее щеках стали ярче. Она тяжело дышала, опираясь на покрасневшие локти, и не сразу пришла в себя. Карла забеспокоилась. Ей не хотелось, чтобы эта женщина перенапряглась, принимая у нее роды. Может, позвать кого-то на помощь? Старуха заметила выражение лица гостьи.
– Тебе же сказали: не суетись. – Алис откашлялась в кулак и, скривившись, сглотнула. – А теперь открывай кувшин и принимайся за дело.
Глиняный кувшин был покрыт смолой и запечатан крышкой из плетеных ивовых прутьев, пропитанных воском. Его до краев наполнял жидкий мед с половинками груш. Карла набрала две маленькие миски.
– Пахнет вкусно, но не только грушами и медом, – заметила она.
– Там еще есть дольки айвы, если набирать со дна. Выбери, что тебе больше нравится. И не жалей меда, лей, сколько душа пожелает. Нам нужно прикончить этот кувшин раньше, чем вернется мой сын. Просто чудо, что он еще сохранился.
– А куда пошел Гриманд?
– Старая женщина научилась не задавать вопросов.
– Он вернется? – Графиня чувствовала себя здесь в безопасности, но с Инфантом ей было бы еще спокойнее.
– Эта большая миска для тебя, – сказала Алис. – На случай, если захочешь опорожниться.
– Из меня по-прежнему течет.
– Этот пол видел кое-что похуже. Скажешь нам, если выделения станут кровянистыми или зелеными.
– Можно я буду есть стоя? Мне так удобнее.
– Пожалуйста. Это поможет ребенку.
– Правда? То есть я стану на голову, если вы скажете, но в прошлые разы повитухи советовали мне весь день не вставать с постели.
Алис отреагировала на эти слова недовольным молчанием и выпяченной губой.
– Скажи спасибо, что до тебя не добрались хирурги, хоть у них и чесались руки, – проворчала она потом. – Могильщики и священники поживились бы тогда за твой счет.
Старуха схватила одну из маленьких мисок, и они принялись за еду. Карла нахваливала угощение, а хозяйка причмокивала, вздыхала и облизывала губы. Итальянка вдруг почувствовала прилив нежности к старой женщине, такой глубокой нежности, что она даже растерялась, и слезы вновь потекли у нее по щекам. Алис подвинула опустевшую миску к кувшину, и Карла снова наполнила посуду, не жалея меда. Слеза упала прямо в миску, и графиня извинилась. Потом она поставила кувшин и отхлебнула чаю.
– Наша Мать любит слезы всех своих детей. Они напоминают ей, что мы достойны цены, которую она за нас заплатила, – сказала мать Гриманда. – Особенно слезы счастья. Давай подогреем чай.
– Не нужно. Мед хорошо запивать холодным.
Карла снова глотнула чаю и взяла себя в руки. Что-то она сегодня расчувствовалась.
«Сыграй для нее», – услышала она вдруг шепот Ампаро.
Этот голос звучал так отчетливо, что итальянка оглянулась. Она не увидела ни света, ни сияния и была разочарована, но затем ее взгляд упал на футляр виолы, валявшийся среди всякого хлама.