Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Иоаннит вставил в лук новую стрелу и шагнул к деревянным перилам.
Внизу выстроились семеро – от площадки у кухни до тех двоих убитых, которые своими телами перегородили верхнюю часть лестницы. Все они были в крови актеров, и все прекрасно понимали, что эта кровь сделала их проклятыми. Их позиция была неудобна для атаки, но боязнь прослыть трусами не позволила им спасаться бегством, а теперь для этого было уже слишком поздно.
Тангейзер поднял лук над перилами, наклонился в лестничный пролет и выстрелил в последнего ополченца – седьмого, стоявшего у кухонной двери. Стрела вонзилась между правой лопаткой и позвоночником. Тонкий наконечник обладал большей проникающей способностью, чем мушкетная пуля, и окровавленное древко вышло из груди мужчины. Стрела вонзилась в тело под таким острым углом, что не задеть жизненно важные органы просто не могла. Шестому ополченцу стрела пронзила грудину, и он рухнул на колени, давясь кровью. Пятому Матиас выстрелил в основание шеи, почти вертикально, и стрела вошла в тело до самого оперения. Вставляя в лук новую стрелу, он услышал скрип лестницы на чердак у себя за спиной. Четвертый ополченец пытался перебраться через тела своих стонущих товарищей. Стрела вонзилась ему в верхнюю часть спины с такой силой, что оперение полностью исчезло в теле.
Иоаннит шагнул к протазану, который выронил нападавший, когда стрела пригвоздила его голову к стене. Это был итальянский спонтон. У этой пики был двенадцатидюймовый обоюдоострый наконечник, напоминавший меч, у основания которого имелись два изогнутых острых выступа, которыми можно было наносить рубящие удары и цеплять противника. Нечто вроде трезубца с усеченными боковыми зубьями. Древко шестиугольного сечения было укреплено тремя полосами железа. На нижний конец надевался заостренный стальной противовес, по форме напоминавший долото. Тангейзер взял древко двойным хватом сверху, не выпуская из правой руки лук, а из левой – последнюю стрелу. Ближайший из трех оставшихся в живых ополченцев пытался спастись бегством, протиснувшись мимо того, кто стоял ниже и – следует отдать тому должное – намерен был драться.
Повернувшись, Матиас заметил, что по лестнице с чердака спускается еще один человек: на нем тоже были шлем и кираса, на этот раз с пластиной на спине. Он был довольно массивным – неудивительно, что лестница скрипела под его весом. Затем госпитальер увидел, как из своей спальни выскользнула Паскаль. Губы ее раздвинулись в жестокой улыбке, открыв щербинку между зубами. Просунув мясницкий нож между ступеньками лестницы, девушка воткнула лезвие под грудную пластину кирасы этого ополченца, вспоров нижнюю часть его живота, после чего выдернула нож. Ее жертва дернулась, вскрикнула и выронила меч. Но тут раненый схватил Паскаль за плечо и принялся нащупывать кинжал у себя на поясе. Стальная пластина кирасы у него на спине не оставила Тангейзеру выбора – он воткнул наконечник спонтона между его ягодицами, раздробив кости таза и разорвав кишечник и мочевой пузырь. Издав ужасающий вопль, ополченец упал с лестницы прямо в комнату Даниеля Малана. Рыцарь выдернул копье и оглянулся.
Храбрец на лестнице уже протиснулся мимо того, кто обратился в бегство, и другого своего товарища, лицо которого было прибито к стене. Он перебрался через труп первого из убитых и уже отвел рапиру для удара, но прежде чем он успел приблизиться, Матиас всадил острый стальной противовес спонтона ему в правый глаз. Потом он отпустил древко, и голова храбреца склонилась набок, увлеченная вниз весом пики. Ополченец схватился за древко, чтобы выдернуть спонтон из глазницы, но лезвие зацепилось за деревянную обшивку стены. Тогда он, рыча, дергаясь всем телом и вращая уцелевшим глазом, попытался снять голову с пики, но кости намертво зажали наконечник – раненый трепыхался, словно насаженная на гарпун рыба.
– Боже, капитана убили! – послышался голос сверху. – Где вы там?
Тангейзер перевел взгляд на люк и вставил в лук последнюю стрелу. Свет из невидимого окна в крыше освещал нижнюю половину туловища и опущенный вдоль ноги меч. Пробравшийся через люк ополченец не осмеливался ступить на лестницу. Матиас направил стрелу под пряжку его ремня. Тугая тетива и острый наконечник сделали свое дело – стрела пронзила дюжину колец кишечника, не оставив жертве надежды на спасение. Раненый схватился за перья, торчащие из его живота. Он закричал, но скорее от ужаса и осознания того, что находится у него внутри, чем от боли, которая еще не пришла. Затем он покачнулся, его левая нога провалилась в открытый люк, и мужчина повис, застряв в отверстии. Затем, падая, он умудрился проткнуть себе бедро острием собственного меча.
В корзине с бельем оставались еще три неиспользованные стрелы. Тангейзер положил лук рядом с ними, потом схватил древко спонтона, поднял раненого с застрявшим в глазу наконечником с колен и отбросил к перилам. Стальной противовес провернулся в ране, ломая скулу и боковые кости черепа, и ополченец рухнул вниз – вес его тела помог ему освободиться от пики. Он упал на трупы, лежавшие внизу.
Госпитальер оглянулся, прежде чем перевернуть пику, чтобы не задеть Паскаль. Девушка вооружилась мечом. Матиас хотел предупредить ее, чтобы она была осторожнее, но, наткнувшись на ее яростный взгляд, прикусил язык.
Раненые и убитые шевелящейся грудой лежали у подножия лестницы – конвульсивно дергающиеся тела, переплетенные конечности, скребущие по полу пальцы… Остались лишь два целых и невредимых ополченца, зажатых между пропитанными кровью завалами из тел внизу и вверху. Мужчина с пробитой щекой задыхался из-за распухающего языка, все еще хватаясь за окровавленную штукатурку. Тангейзер ударил его в лицо каблуком, и стрела вырвалась из стены, а раненый упал навзничь. Иоаннит наступил на него, держась одной рукой за перила, которые оказались на удивление прочными, и шестифутовой пикой достал следующего врага. Тот стоял у стены, дрожа всем телом и зажав уши, словно хотел отгородиться от ужасных криков, доносившихся со всех сторон. Под весом древка наконечник спонтона вошел ему в подмышку до самых боковых выступов и проткнул легкие, словно на его пути была не грудная клетка, а плетеная корзина. Рыцарь отпустил пику, так что наконечник опустился вниз, и, опираясь на древко, перепрыгнул через труп.
Оставался один беглец, который пытался перебраться через груду окровавленных тел. Ноги не держали его, а из горла вырывались мольбы о помощи, обращенные к Святой Деве. Тангейзер ударил его пикой в основание шеи, отделив череп от позвоночника.
Потом Матиас выпрямился, опираясь на древко. Дыхание его оставалось ровным, но он решил немного передохнуть. Предстояло еще добить раненых, однако, судя по всему, убийство одиннадцати человек заняло у него меньше минуты. Он проткнул пикой три тела, подававшие признаки жизни, и еще одно, показавшееся ему подозрительным. Затем – поскольку это не требовало особых усилий – Матиас ударил пикой еще по разу и остальные тела. Забрав четыре стрелы, которые еще можно было использовать, он обломил три оставшиеся, наконечники которых застряли в костях или сухожилиях жертв. Его внимание привлекли крики, доносившиеся сверху, и он повернулся.
Паскаль стояла у лестницы на чердак и рубила мечом ногу ополченца, застрявшего в люке. Тангейзер опасался, что от удара ногой меч может отскочить ей в лицо.
– Паскаль, прекрати, – велел он.
Девушка посмотрела на своего учителя. Он поднялся на лестничную площадку и знаком приказал ей отойти. Она послушалась. Матиас вонзил пику под ребра человека на крыше и убил его, а затем передвинул тело, чтобы оно упало к подножию лестницы. Потом он выдернул стрелу из живота мертвеца и сунул ее в колчан к остальным.
– Выбрось меч, – сказал он девочке.
– Я хочу оставить его себе, – запротестовала та.
– Ты не умеешь с ним обращаться. Этому учатся не один год. Никто из этих глупцов так и не научился. Если тебе нужно оружие – хотя мне это не очень нравится, – возьми кинжал капитана. – Тангейзер указал на труп здоровяка. – Он не очень длинный и подойдет тебе по весу. Я покажу несколько приемов, которыми ты сможешь пользоваться. И нарукавные повязки тоже забери, если они не слишком испачкались кровью.