Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Сен-Жермен-де-Пре, – сказала Паскаль. – Это бенедектинцы.
– Я знаком с этим орденом. Они сдержат данное мне слово. Если вас будут расспрашивать, отвечайте, что я случайно нашел вас в конюшне. Вы убежали от грабителей, чтобы защитить свою честь. Придумайте себе прошлое. Придумайте имена. То, что произошло у вас в доме, обязательно обнаружат, причем скоро. Милиция – это не регулярные войска, и они не привыкли рисковать жизнью. Если их убивают, то редко. Два или три мертвых ополченца не привлекут особого внимания – в отличие от девятнадцати трупов в доме вашего отца. Никто не должен знать, что вы дочери Даниеля Малана.
Девочки переглянулись.
– И лучше нам делать вид, что мы не сестры, – сказала Флер.
– Очень хорошо, – кивнул Тангейзер.
– А как мы пройдем через ворота? – поинтересовалась Паскаль.
– С помощью лжи и золота.
– Мы вас еще увидим? – спросила старшая сестра.
Матиас подумал о Тампле: Enclos, огромная белая башня, безопасность в которой гарантирована его братьями по ордену и над которой не имеет власти никто, кроме короля. Неужели до нее всего две мили? Не самое приятное путешествие, даже в одиночку. А с девочками он не отважится даже сунуться на эти улицы. Правда, у этого лабиринта есть преимущество: всегда можно выбрать другой путь к цели. Но остров Сите – не лестница в доме печатника. Это яма с разъяренными псами, которые ни за что не отдадут добытое мясо. Там убивают без всякой причины. Матиас сам так поступал. Неверное слово, взгляд, выражение лица или жест в любой момент могут спровоцировать вспышку безумия, и его юные спутницы будут мертвы.
– Вести вас через мосты слишком опасно, – вздохнул госпитальер.
– Вы уже это объяснили, – напомнила Паскаль.
– Даже если мы больше не увидимся, мы все равно будем вас любить, – пообещала Флер.
Ее тихий голос, шедший, казалось, из самого сердца, уничтожил остатки гордости Тангейзера. Но безумию плевать на гордость, а гордость плохой советчик здравому смыслу.
– Когда Орланду окрепнет, я перевезу его в аббатство. И мы снова будем вместе, – заверил иоаннит сестер.
Этот расплывчатый план не вызвал у девочек особой радости, но возразить им было нечего. Прежде чем они успели что-нибудь придумать, их покровитель пошел к Клементине и принялся подтягивать подпругу.
– Вы обещали показать мне несколько полезных приемов. – Паскаль протянула ему короткий парадный кинжал, снятый с убитого капитана. – В мастерской я привыкла работать с инструментами. Папа говорил, что я ловкая, как Аполлон.
Матиас подумал, что девочке нужна не столько наука, сколько чувство общности, и не смог отказать в такой малости. Он прижал лезвие плашмя к своему предплечью и начал объяснять:
– Тело – это карта смерти, но большую часть территории занимает каменистая почва. Убить человека сложно, а убить быстро – еще сложнее. Нужно знать ориентиры.
– Кости, – догадалась Паскаль.
– Не только. Я покажу тебе два удара, простых. Но оба наносятся с близкого расстояния и требуют хладнокровия, которого, впрочем, тебе не занимать. Смотри. Вот здесь, с внутренней стороны бедра, проходит артерия толщиной с палец. Если ее перерезать, мужчина умрет от кровопотери раньше, чем поймет, что не лишился своих причиндалов, – это его беспокоит больше всего. Главное – скорость, в обоих направлениях. Спрячь лезвие за предплечьем, вот так. Ты должна приблизиться, произнося что-нибудь жалостливое – мольбу о пощаде, просьбу о помощи, просто его имя. Даже самый жестокий человек на секунду задумается, и в эту секунду ты его убьешь. Наклонись и бодни его головой в живот, чтобы он ничего не видел, а затем сделай глубокий, сильный надрез ниже паха, вот здесь. Как будто ты режешь головку зачерствевшего сыра. А потом сразу отпрянь и беги. Пусть истекает кровью – преследовать тебя он все равно не сможет.
– Не сомневаться, – пробормотала младшая Малан. – Не медлить.
– Превосходно. Теперь второй удар. Ведешь себя точно так же – беззащитная девочка, просящая помощи. Если противник не очень высокий, бросайся ему на грудь, протянув ладонь, словно хочешь его погладить – левой рукой можешь даже на самом деле погладить его по щеке. А правой рукой – лезвие должно быть точно так же прижато к предплечью – бьешь в основание шеи за ключицами, как с Жаном. Понимаешь?
Паскаль кивнула. Глаза ее блестели.
– Да, понимаю, – ответила девушка.
– Потом точно так же вырывайся и беги. Ты должна быть хитрой и быстрой. Как лиса. Бегство – лучшая защита. Нельзя, чтобы тебя ранили. Принимай решения каждую секунду. Это самое главное. Решительность важнее того, что ты собираешься делать. Если ты тверда, значит, сможешь, а если нет, остается только умереть. Но выбирать драку можно только в самой отчаянной ситуации. Я никогда не рискую без необходимости.
– Но вы только что убили семнадцать вооруженных мужчин, – напомнила ему Паскаль.
Тангейзер отметил, как педантично она исключила из общего числа Жана и Эберта.
– Вдвое меньшее количество гусей доставили бы больше хлопот, – пожал он плечами. – Мне абсолютно ничего не угрожало. И если ты помнишь, я собирался бежать по крышам, а не драться.
– Но вы не испугались. Разве можно не бояться?
– Я боялся. Страх – естественное чувство, подобное голоду, а не что-то разумное, как ошибочно считают многие. Понимая это, боец может обуздать страх, и это огромная сила. Страх заставляет наш разум работать яснее и быстрее, движения становятся стремительнее, силы удваиваются, появляется дерзость и отвага – еще один элемент того же самого естественного круга. Если рассматривать страх и отвагу как противоположности, то превращение одного в другое кажется каким-то колдовством. Но если они неразделимы, как удача или неудача на колесе судьбы, нужно лишь научиться вращать это колесо.
– Понятно. Понятно. – Паскаль смотрела на него, вытаращив глаза. – Но как вы поворачиваете это колесо?
– Почему люди радуются, скажем, когда скачут галопом или ныряют на большую глубину?
– Это страшно.
– Для многих это настоящий ужас, и они падают с седла или тонут.
Младшая Малан задумалась:
– Значит, вы находите радость в ужасе.
– Нет, немного не так. У ужаса нет противоположности, разве что смерть.
– То есть ужаса на колесе нет?
– Ужас охотится в одиночку и проглатывает тебя. Только позволь его челюстям сомкнуться, и они уже не отпустят до самого конца, пока кто-то из вас не исчезнет: или ужас, или ты. Но если не зевать, можно вскочить ему на спину.
– Я умею действовать быстро.
– Оседлай эту волчицу, и ужасом станешь ты сама.
– Волка я вижу, но как вы определили, что это волчица?
Госпитальер рассмеялся. И зачем он рассказывает такие вещи ребенку?
– Вы смеетесь надо мной? – обиделась младшая сестра.
– Ты умная девочка, признаю. А что до ответа на твой вопрос, то это просто фантазия. Когда я придаю бесплотной силе материальную форму, мне легче ее понять.
– Да, – сказала Паскаль. – Да.
Она потянулась за кинжалом, и Матиас отдал ей клинок.