Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Вера Алис в их силы стала для Карлы настоящим бальзамом. С ее души словно свалилась огромная тяжесть. Однако такая сильная реакция на незнакомого человека удивила графиню и заставила ее задуматься, разумно ли это. Нет никаких оснований доверять – свою жизнь и жизнь своего ребенка – этой странной старухе. Никаких, за исключением инстинкта. И силы духа старой женщины. В последнем можно было не сомневаться – ведь Карла здесь, живая, в Кокейне. Она выстояла. Женщина напомнила себе, что в ее жизни уже были подобные ситуации – и тогда она тоже выстояла. И она отбросила сомнения. Ее самый главный враг – страх, в какую бы форму он ни рядился.
Итальянка улыбнулась:
– Чудесный план. Да. Почему бы нам не наслаждаться жизнью?
Она взяла сверток и протянула его Алис.
– Что это? – спросила старуха.
– Для вас, мадам. Сувенир.
Пожилая женщина вытерла руки о подол, взяла сверток и развернула его. Потом она прижала шарф к щеке – от нее не укрылось качество ткани. Внимательно рассмотрев флакон, она извлекла стеклянную пробку и провела ею под подбородком.
– О Боже! – Алис коснулась пробкой кожи за каждым ухом. – Слишком шикарно для такой старухи! Меня примут за царицу Савскую.
– Ерунда. У вас пахнет приятнее, чем в любом другом доме Парижа. Я впервые могу свободно вздохнуть. Пожалуйста, возьмите этот подарок.
– Ерунда? Очень хорошо. Спасибо. Но шарф оставь себе.
– Он тоже ваш.
– Нет. Хорошего понемножку. Пригодится вытирать грудь, когда будешь кормить ребенка. Ты ведь для этого его брала?
Карла кивнула, взяла шарф и накинула себе на шею.
– Могла бы выбрать цвет потемнее для этого дела, и не такую дорогую ткань. Хотя здесь до этого никому нет дела, – усмехнулась Алис. – А теперь садись и говори все, что хотела.
– Вы назвали время волшебной сказкой, но разве оно – не условие нашего смертного существования? – поинтересовалась графиня.
– Нет. Мать Природа не замечает времени, хотя сами сферы падают, словно яблоки. Помяни мое слово, скоро они начнут падать.
Карла пригубила чай из шиповника. Ей вспомнился Матиас и его мистические теории.
– Мне нравятся подобные идеи, – сказала она. – Но времена года сменяют друг друга.
– Да, сменяют. А звезды вращаются – как колесо, без остановки. Они не знают, что такое месяц или год, начало или конец. Есть только то, что придет следующим. Разве можно измерить временем сон? Или память? А объятие? У нас нет ответа на эти вопросы. Разве можно ответить, сколько длится жизнь человека? Не говоря уже о самой вечной Жизни.
– В Библии говорится, что Бог создал мир за шесть дней.
– А кто написал Библию? Глупцы. Зачем Богу нужны дни?
Алис фыркнула, и Карла едва сдержала улыбку:
– Сильный аргумент.
– Тогда позволь старой язычнице привести еще один, посильнее: мы не творения Божьи. Нас создала Мать Природа, как листья на дереве и птиц в небе. Как создает и всегда создавала все живые существа. Они говорят, что женщина – ребро Адама? Но разве Бог создал свинью из ребра кабана? И позволено ли нам спросить, какую часть тела петуха Он использовал, чтобы сотворить курицу? – Старуха сделала неприличный жест кулаком. – Неудивительно, что Ему понадобилось шесть дней.
Итальянка рассмеялась, и хозяйка последовала ее примеру, хлопая опухшими костяшками пальцев по скатерти.
– Эта книга нашпиговала голову моего сына всякими кровавыми ужасами и преступлениями, хотя в этих делах его голове не нужна никакая помощь, – вздохнула она. – Нет, он не ученый муж – просто любит всякие сказки и странные идеи. Если говорить о времени, то Библия была написана вчера, а завтра – которое наступит очень скоро – все, кто верит в Библию, снова станут прахом, из которого они вышли, вместе со своими церквями и дворцами, со своим могуществом. А теперь пусть эти содомиты придут и сожгут меня.
Обе женщины снова рассмеялись.
– А поскольку я никак не могу опровергнуть ваши слова, им придется сжечь нас обеих, – заметила Карла.
Она сцепила пальцы рук, когда у нее в животе опять что-то напряглось, но пока это были не схватки.
– Воля твоя, – сказала Алис. – Старуха скучает по хорошей компании. Но все, что она говорит, твое. Можешь брать, а можешь отказаться – как пожелаешь.
– Беру с удовольствием. И мне тоже недостает хорошей компании.
– Не думаю. – Хозяйка вскинула голову и прищурилась. – Кто твой ангел?
– Мой ангел Ампаро.
Карла ответила не задумываясь, полностью не осознавая смысла этих слов.
– Ее свет сияет прямо у тебя за спиной, – заявила Алис. – Она бледная, как заря. И такая же бесстрашная.
– Да, это Ампаро.
Итальянка почувствовала, что к глазам подступают слезы, и моргнула. Она оглянулась, но ничего не увидела. Разум отказывался верить странной собеседнице – зато желало верить сердце. Карла вновь повернулась к старухе, и Алис увидела, что она поверила ей.
– Тебе повезло иметь такого защитника, особенно для этой работы, – продолжила хозяйка дома.
– Она была моей лучшей подругой. Она…
– Ампаро все знает. Ты тоже. А старухе не обязательно. Просто нам обеим полезно помнить, что она здесь.
– Спасибо, что показали мне ее. Да, это хорошо, очень хорошо.
Алис поерзала на стуле, устраиваясь удобнее, и сцепила пальцы рук.
– Давай немного помолчим, чтобы Ампаро знала, что мы рады ее присутствию, – предложила она своей гостье.
Карла закрыла глаза и позволила духу Ампаро войти в ее сердце. Она вспоминала счастливые дни, проведенные вместе с подругой. Такие разные, что даже трудно себе представить, они вместе создавали музыку. Как выразился Матиас, странные пути соединили их с Ампаро, а также их обеих с ним… И не менее странные пути привели ее за этот стол. В обычных обстоятельствах итальянка спрашивала бы себя, что здесь происходит, и сама формулировка этих вопросов исключала бы самые важные ответы. Но теперь Карла чувствовала себя дома, сама не зная почему. Она нигде не находила покоя – ни в мрачном мавзолее, который воздвигли для нее родители, ни в доме, где она прожила двадцать лет. Это чувство приходило к ней лишь ненадолго: когда она уносилась в бесконечный мир музыки и когда скакала верхом. А еще среди страданий и хаоса в госпитале Мальты. В объятиях Матиаса. И как ни странно, здесь, в этой убогой халупе.