Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
Бедный парень. Теперь он, вероятно, уже погиб в атомных взрывах, как миллионы других русских. Брин подумал: действительно ли поймали всех русских десантников? Он сам убил нескольких. Если бы не выбил всех косуль в радиусе пятисот метров от хижины и не вернулся сразу же назад, тогда Миди пришлось бы плохо.
Он снова сел. Статья Динковского выходила из ряда вон. Конечно, гипотеза, что звезды типа “С”, к которым относится Солнце, потенциально нестабильны, не нова. Звезда типа “СО” могла взорваться и превратиться в белого карлика. Но до Динковского никто не называл условия, необходимые для такой катастрофы. Кроме того, почти не было
Он поднял голову, чтобы глаза отдохнули от мелкого шрифта, и увидел, что солнце скрылось за одним из тонких низких облаков. Фильтрующий эффект облака был достаточно сильным и позволял смотреть прямо на Солнце незащищенными глазами. Вероятно, это вулканическая пыль в воздухе действовала, как закопченое стекло. Он посмотрел еще раз. Или у него перед глазами плыли черные пятна, или там, на Солнце, действительно было гигантское пятно. Он слышал, что их иногда можно видеть невооруженным глазом, хотя сам никогда не видел. Он пожалел, что здесь нет телескопа.
Брин заморгал. Да, оно было все еще здесь, вверху, справа. Невероятно огромное пятно. Теперь понятно, почему радио только трещало и щелкало.
Он снова вернулся к статье, чтобы успеть дочитать до темноты. Сначала он был полон чисто интеллектуальной радости от великолепной математической логики этого человека. Три процента нестабильности в постоянных Солнца, и оно превратится в сверхновую… Да, это было общеизвестно, но Динковский пошел дальше. При помощи новых математических методов, которые он назвал “большим охватом”, он обрисовал периоды в истории звезды, в которые это происходило. Он определил это как вторичный, третичный и четвертичный охват и указал время наибольшей вероятности. Великолепно! Динковский даже назвал данные внешней границы первичного, как это можно было ожидать от хорошего статистика. Когда же Брин вник в текст еще раз и просмотрел уравнения, его мнение о гениальности автора стало еще выше. Динковский говорил не о какой-нибудь звезде класса “СО”. В последней части он подразумевал само старое и доброе Солнце, личное Солнце Брина, этого парня там, наверху, с огромной веснушкой на лице!
Это была чертовски огромная веснушка! Это была дыра, в которую могла нырнуть такая гигантская планета, как Юпитер, даже не задев за ее края. Теперь он ясно видел это.
Каждый знает о времени, “когда звезды станут старыми и солнце остынет”. Но это всего лишь безличное представление, как например, собственная смерть, о неизбежности которой знает каждый и которая, вроде бы, маячит в неизмеримой дали. Брин начал задумываться над этим очень серьезно. Сколько времени пройдет с того мгновения, когда были замечены первые признаки нестабильности, до того, когда всесокрушающая огненная волна поглотит Землю? Без счетной машинки рассчитать подробности было нельзя, однако, в уравнениях, что были у него в руках, заключались великие выводы. Может быть, полчаса? Полчаса до великого взрыва, который разнесет Землю.
Он впал в тихую меланхолию. Никогда больше? Никогда снова? Колорадо прохладным утром… Бостонская почтовая улица с осенним дымом от дровяных печей в воздухе… Область Бакс в начале весны… Мокрые запахи рыбного базара в Фултоне… Этого никогда уже больше не будет. Завтрак в кафе “Утренний зов”. На холмах в Нью-Джерси не будет больше никакой дикой земляники, горячей и сладкой, как губы любимой. Никаких больше сумерек на Южном Озере с холодным бархатом легкой воздушной дымки и лязгом этой старой калоши — как там ее называли? — “Пароход Мэри Брэвстер”. Никакой больше Луны, даже Земля исчезнет. Звезды… на них некому будет смотреть.
Он снова посмотрел на цифры Динковского, и ему вдруг захотелось отыскать Миди. Он встал.
Она вышла ему навстречу.
— Хэлло, Потти! Очень опасно снова приходить сюда! Я уже готова отсюда смыться!
— Я могу тебе помочь.
— Занимайся своим делом, — она прикрыла глаза ладонью. — Какой закат! Наверное, снова проснулись вулканы.
— Садись… посмотрим.
Она села рядом и взяла его за руку.
— Ты видишь солнечное пятно? Его можно увидеть невооруженным глазом.
— Это солнечное пятно? — она уставилась вверх. — Оно выглядит так, словно кто-то откусил кусок Солнца.
Брин снова моргнул.
— Будь я проклят, если оно не становится больше!
Миди вздрогнула.
— Мне холодно. Обними меня.
Он прижал ее к себе одной рукой, а другой сжал ее руку. Это было великолепно.
Будет ли это благом для человеческой расы? Обезьяны, подумал он. Обезьяны с каплей поэзии в крови, которые устроили хаос на второразрядной планете возле третьеразрядного солнца.
Она прижалась к нему.
— Согрей меня.
— Скоро будет тепло. Я хочу сказать… что согрею тебя.
— Милый Потти, — она посмотрела на него. — Потти — это так смешно вместе с заходом солнца.
— Нет, любимая — вместе с Солнцем.
— Я боюсь.
— Я здесь, любимая.
Он посмотрел вниз, на журнал, тот был все еще открыт. Ему не надо было доказывать себе, что Динковский прав на двести процентов. Вместо этого он порывисто сжал руку Миди и с неожиданно нахлынувшей печалью понял — это конец.
Послесловие
Два рассказа в самом конце нашей книги могут вызвать недоумение искушенного читателя. “Да полно! — скажет он. — Разве это написал Хайнлайн?” И вправду, первый рассказ — романтический и волшебный — больше похож на новеллы Брэдбери или Янга, а второй могли бы написать Олдисс или Кларк.
Но все же это Хайнлайн, пусть и не тот, к какому мы привыкли. В несчетный раз подтверждает он, что Великому Мастеру равно доступны и “фэнтези” в легкой ностальгической дымке, и мрачное реалистическое вплоть до последних абзацев пророчество, своего рода “малый Апокалипсис”.
Непоседа-коммивояжер оказывается в средоточии чудес, симпатяга-статистик предсказывает небывалую катастрофу, и оба они могли бы быть нашими соседями, живи мы в Америке. Словом, вполне обычные люди… пока не присмотришься к ним. Но именно такие способны вынести любые удары судьбы, дожить до конца света и пережить его.