Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
С жильем дело обстояло похуже. Шестинедельная Война обошла Лос-Анджелес стороной и в него хлынула чертова куча беженцев (фактически, я тоже был одним из них, хотя в те времена се таковым не считал) и никто из них, похоже, так и не вернулся к родным пенатам, даже те, кто поначалу собирались. Когда я заснул, населения в городе, мягко выражаясь, хватало, а уж теперь он был набит, словно дамская сумочка. Может быть, не стоило избавляться от смога — в 60-е годы не было лучшего средства, чтобы выкурить людей из больших городов.
А сейчас бежать стало не от чего.
В тот день, когда я вышел из санктуария, у меня в мозгу сформировался список основных дел: я должен был (1) найти работу, (2) найти жилье, (3) обновить свои знания по специальности, (4) найти Рикки, (5) снова стать инженером, если это не выше человеческих сил, (6) найти Белл и Майлза и решить, как с ними расправиться, не попадая при этом в тюрьму, и (7) — прочие дела, помельче: отыскать исходный патент на Работягу и проверить, действительно ли в его основу лег Умница Фрэнк (не то, чтобы это было самым главным, просто для примера); разузнать историю “Горничных, Инкорпорейтид”, и т. д.
Я выстроил все свои дела по пунктам вовсе не потому, что собрался жестко придерживаться очередности, просто давным-давно, еще будучи инженером-первогодком, я понял, насколько это удобно. Естественно, исполнение одного пункта не мешало одновременно исполнять другой. К примеру, я надеялся отыскать Рикки, а может быть Белл и K°, и в то же время превзойти современную инженерию. Но есть вещи более важные и менее важные: сперва следовало найти работу, а уж потом охотиться, ибо доллары и в 2000 году оставались ключом ко всем дверям… и это особенно ясно, когда их мало.
Когда в шести местах мне отказали, я счел за благо убраться в район Сан-Бернардино и попытать счастья там, благо хода туда было десять минут. Мне надо было где-то переночевать, чтобы утром встать как можно раньше и быть первым в очереди на бирже труда. Я записал свое имя в список ожидающих и пошел в парк. Что еще я мог сделать? Почти до полуночи я прогуливался по парк чтобы согреться, а потом сдался — зимы в Большом Лос-Анджелесе субтропические, именно “суб.” Я приютился на станции Уилширской дороги… и часа в два ночи меня замели вместе с прочими бродягами.
Тюрьмы изменились в лучшую сторону. Там было тепло и таранов, похоже, всех повывели.
Вскоре всех нас вызвали из камеры. Судья оказался молодым парнем; он даже глаз не поднял от газеты, объявляя:
— Все — по первому разу?
— Да, ваша честь.
— Тридцать суток или освобождение под залог. Следующих.
Нас начали выталкивать, но я не двинулся с места.
— Одну минуту, Судья…
— Что? Вы чем-то недовольны? Виновны вы или не виновны?
— Гм, я, право, не знаю, ибо мне не ведомо, что я такого сделал. Видите ли…
— Вы хотите обратиться к адвокату? Я помогу вам связаться с ним, и он может опротестовать мое решение. Срок апелляции — шесть дней с момента вынесения приговора… это ваше право.
— Гм, не знаю. Может быть, я выберу освобождение под залог, хотя не уверен, что мне этого хочется. Чего я в самом деле хочу, так это получить от вас совет, если вы будете так добры.
Судья сказал приставу:
— Вызовите остальных. — Потом повернулся ко мне. — Бросьте. Мой совет вам наверняка не понравится. Я довольно давно на этой должности и до тошноты наслушался всяких слезных историй.
— Честное слово, сэр, от моей вас не стошнит. Видите ли, я только вчера вышел из Санктуария и…
Он глядел на меня с искренним отвращением.
— А, так вы один из этих? Хотел бы я знать, о чем думали наши деды, сбрасывая своих подонков на наши головы и шеи. Они, наверное, считали, что нам будет недоставать людей… особенно тех, кто и в свое-то время немного стоил. Хотел бы я отправить вас обратно в ваш затертый год, чтобы вы объявили там всем и каждому, что будущее отнюдь не усеяно, повторяю, не усеяно золотом. — Он вздохнул. — Хотя, я уверен, что толку от этого было бы мало. Ну, ладно, что вы от меня хотите? Дать вам еще шанс? Но ведь не пройдет и недели, как вы снова очутитесь здесь.
— Не думаю, судья. У меня достаточно денег, а потом я найду работу и…
— Вот как? Так почему же, если у вас есть деньги, вы бродяжничаете?
— Мне даже слово-то это незнакомо. [27]
Я пустился в объяснения. Когда я помянул про то, что меня обчистила “Главная”, он резко ко мне переменился.
— Свиньи этакие! Они и мою мать обманули, а ведь она платила взносы целых двадцать лет. Что же вы раньше об этом не сказали?
27
Здесь следует заметить, что в английском языке для обозначения понятия “бродяга” существует никак не менее сотни слов.
Он достал карточку, что-то написал на ней и сказал:
— Отнесите это в контору по использованию трудовых ресурсов Если они не найдут для вас работы, приходите ко мне после полудня. Только не бродяжничайте больше. Это не только порочно и преступно, но и опасно — можно нарваться на зомби-вербовщика.
Вот так я сподобился крушить новехонькие автомобили. Я не ошибся, поставив поиски работы на первое место. Человеку со счетом в банке везде рады — даже копы его не трогают.
Кроме того, в западной части Лос-Анджелеса, которую еще не затронула Большая Стройка, я нашел приличную и недорогую комнату. Похоже, что раньше она называлась встроенным шкафом.
Мне не хотелось бы, чтобы вам показалось, будто 2000 год нравился мне меньше, чем 1970-й. Этот год мне понравился, равно как и 2001-й, наступивший через пару недель после моего пробуждения. Несмотря на приступы острой ностальгии, я считал, что Большой Лос-Анджелес начала третьего тысячелетия — самое замечательное место из всех, где мне довелось побывать. Весь он был крепкий, чистый и очень деятельный, хотя и был наводнен толпами… и разросся до совершенно титанических размеров. План Большой Стройки радовал сердце любого инженера. Если бы еще городские власти смогли лет на десять приостановить иммиграцию, они живо бы справились с жилищной проблемой. Но, поскольку такой возможности не было, им приходилось делать все возможное, мирясь с толпой, что валом валила со стороны Сьерры. Кстати, возможности их были невероятно велики и даже неудачи их были величественны.