Двести лет вместе. Часть I. В дореволюционной России
Шрифт:
Из того же конца XIX века Я. Тейтель сообщал нам такое своё наблюдение: «Евреи в большинстве материалисты. Сильно у них стремление к приобретению материальных благ. Но какое пренебрежение к этим благам, раз вопрос касается внутреннего «я», национального достоинства. Казалось бы, почему масса еврейской молодёжи, не соблюдавшая никаких обрядов, не знавшая часто даже родного языка, – почему эта масса, хотя бы для внешности, не принимала православия, которое настежь открывало двери всех высших учебных заведений и сулило все земные блага»? уж хоть ради образования? – ведь «наука, высшее знание ценилось у них выше денежного богатства». А они удерживались соображением – не покинуть стеснённых соплеменников. (Он же пишет, что Европа для образования русских евреев тоже была неважный выход: «Еврейская учащаяся молодёжь скверно себя чувствовала на Западе… Немецкий еврей смотрел на неё как на нежелательный элемент, неблагонадёжный, шумливый, неаккуратный»; и от немецких евреев в этом «не отставали… французские и швейцарские евреи» [1434] .
1434
Я.Л. Тейтель. Из моей жизни за 40 лет. Париж: Я. Поволоцкий и К°., 1925, с. 227—228.
А Д. Пасманик упоминал о таком разряде
Другой автор с горечью заключал, в 1924, что в предреволюционные десятилетия не только «русское правительство… окончательно зачислило еврейский народ во враги отечества», но «хуже того было, что многие еврейские политики зачислили и самих себя в такие враги, ожесточив свои сердца и перестав различать между «правительством» и отечеством – Россией… Равнодушие еврейских масс и еврейских лидеров к судьбам Великой России было роковой политической ошибкой» [1436] .
1435
Еврейская Энциклопедия (далее – ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906—1913, т. 11, с. 894.
1436
В.С. Мандель. Консервативные и разрушительные элементы в еврействе // Россия и евреи: Сб. 1 (далее – РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев заграницей. Париж: YMCA – Press, 1978[переизд. Берлин: Основа, 1924], с. 201, 203.
Разумеется, как и всякий социальный процесс, этот – ещё в такой разнообразной и динамичной среде как еврейская – шёл не однозначно, двоился; во многих грудях образованных евреев – и щепился. С одной стороны «принадлежность к еврейскому племени придаёт человеку какую-то специфическую позицию в общероссийской среде» [1437] . Но и тут же «замечательная двойственность: привычная эмоциональная привязанность у весьма многих[евреев] к окружающему[русскому миру], врощённость в него, и вместе с тем – рациональное отвержение, отталкивание его по всей линии. Влюблённость в ненавидимую среду» [1438] .
1437
Д.О. Линский. О национальном самосознании русского еврея // РиЕ, с. 142.
1438
Г.А. Ландау. Революционные идеи в еврейской общественности // РиЕ, с. 115.
Такая мучительная двойственность подхода не могла не приводить и к мучительной двойственности результата. И когда И. В. Гессен во 2-й Государственной Думе, в марте 1907, отрицая, что революция всё ещё в кровавом разгоне, и тем отрицая за правыми позицию защитников культуры от анархии, воскликнул: «Мы, учителя, врачи, адвокаты, статистики, литераторы… мы враги культуры? Кто вам поверит, господа?» – справа ему крикнули: «Русской культуры, а не еврейской!» [1439] . Не враги, нет, зачем же такая крайность, но – указывала русская сторона – безраздельные ли друзья? Трудность сближения и была та, что этим блистательным адвокатам, профессорам и врачам – как было не иметь преимущественных глубинных еврейских симпатий? могли ли они чувствовать себя вполне, без остатка русскими по духу? Из этого же истекал более сложный вопрос: могли ли интересы государственной России в полном объёме и глубине – стать для них сердечно близки?
1439
Государственная Дума – Второй созыв (далее – ГД-2): Стенографический отчёт. Сессия 2, т. 1, СПб., 1907, заседание 9, 13 марта 1907, с. 522.
В одни и те же десятилетия: еврейский средний класс решительно переходил к секулярному образованию своих детей, и именно на русском языке, – и одновременно же: сильно развилась печатная культура на идише, которой раньше не было, и утвердился термин «идишизм»: оставлять евреев евреями, а не ассимилироваться.
Ещё был особый, совсем не массовый, но и не пренебрежимый путь ассимиляции – через смешанные браки. И ещё такая поверхностная струя ассимилянтства как переимка искусственных псевдонимов на русский лад. (Чаще всего – кем?! Киевские сахарозаводчики «Добрый», «Бабушкин», в войну попавшие под суд за сделки с воюющим противником. Издатель «Ясный», о котором даже кадетская «Речь» написала: «алчный спекулянт», «акула беззастенчивой наживы» [1440] . Или будущий большевик Д. Гольдендах, считавший «всю Россию несамобытной», но подладился под ржаного «Рязанова», и так, в качестве безотвязного марксистского теоретика, морочил мозги читателям до самой своей посадки в 1937.)
1440
П.Г. Мародеры книги // Речь, 1917, 6 мая, с. 3.
И именно в эти же десятилетия, и настойчивее всего в России, – развился сионизм. Сионисты жестоко высмеивали ассимилянтов, возомнивших, что судьбы российского еврейства неразрывно связаны с судьбами России.
И тут мы прежде всего должны обратиться к яркому, весьма рельефному публицисту Вл. Жаботинскому, которому в предреволюционные годы досталось высказать слова не только отталкивания от России, но и – слова отчаяния. Жаботинский так понимал, что Россия для евреев – не более как заезжий двор на их историческом пути, а надо двигаться в дальнейший путь, в Палестину.
Он страстно писал: ведь мы соприкасаемся не с русским народом, но узнаём его по культуре, «главным образом, по его писателям… высшим, чистейшим проявлениям русского духа», – и это суждение переносим на весь русский мир. «Многие из нас, детей еврейского интеллигентского круга, безумно и унизительно влюблены в русскую культуру… унизительной любовью свинопаса к царевне». А еврейство узнаём – в обыденщине, в обывательщине [1441] .
К ассимилянтам он безжалостен. «Множеств[о] рабских привычек, развившихся в нашей психологии за время обрусения нашей интеллигенции», «потеряли надежду или желание сохранить еврейство неприкосновенным и ведут его к исчезновению со сцены». Средний еврейский интеллигент забывает о себе самом, слово «еврей» считается лучшим не произносить: «не такое время»; боятся написать «мы, евреи», но пишут, «мы, русские» и даже: «наш брат русак». «Еврей может быть россиянином первого ранга, но русским – только второго». «С момента, когда еврей объявляет себя русским, он становится гражданином 2-го класса», а притом у него «сохраняется особый „акцент“ души». – Происходит эпидемия крещений для выгоды, иногда и мельче, чем для диплома. «Тридцать серебряников равноправия». Покидая нашу веру – не оставайтесь и в нашей национальности» [1442] .
1441
Вл. Жаботинский. //[Сб.] Фельетоны. СПб.: Типография «Герольд», 1913, с. 9-11.
1442
Вл. Жаботинский //[Сб.] Фельетоны, с. 16, 62-63, 176—180, 253—254.
Положение евреев в России, и не когда-нибудь, а именно после 1905-06, представляется ему безысходно мрачным: «Сама объективная сила вещей, имя которой чужбина, обратилась ныне против нашего народа, и мы бессильны и беспомощны». – «Мы и раньше знали, что окружены врагами»; «эта тюрьма» (Россия), «лающая псарня»; «поверженн[ое] и израненн[ое] тело затравленного, окружённого повсюду врагами и беззащитного российского еврейства»; «в глубокой яме копошатся… шесть миллионов[человек]… эпох[а] медленной пытки, затяжного погрома»; и даже, будто бы, «газеты, содержимые на еврейские деньги», не защищают евреев «в эту эпоху неслыханной травли». В конце 1911: «Вот уже несколько лет, как евреи в России плотно сидят на скамье подсудимых», хотя мы не революционеры, мы «не продавали Россию японцам» и мы не такие, как Азеф и Богров; впрочем о Богрове: «над этим – каков бы он ни был – несчастным юношей в час изумительной[!] его кончины… надругались те десять хамов из выгребной ямы киевского черносотенства», захотевшие удостовериться в факте казни убийцы [1443] .
1443
Там же, с. 26, 30, 75, 172—173, 195, 199—200, 205.
И снова и снова обращаясь взором к самому еврейству: «Мы теперь культурно нищи, наша хата безотрадна, в нашем переулке душно». – «Наша главная болезнь – самопрезрение, наша главная нужда – развить самоуважение… Наука о еврействе должна стать для нас центром науки… Еврейская культура стала для нас прибежищем единственного спасения» [1444] .
И это – очень можно понять и разделить. (Нам, русским, – особенно сегодня, в конце XX века.)
В минувшем – он ассимилянтов не осуждает: в истории «есть моменты, когда ассимиляция представляется безусловно желательной, когда она есть необходимый этап прогресса». Такой момент был после 60-х гг. XIX в., когда еврейская интеллигенция только зарождалась, осваивала окружающую среду, зрелую культуру. Тогда ассимиляция была «не отречением от еврейского народа, а напротив – первым шагом еврейской национальной самодеятельности, первой ступенью к обновлению и возрождению нации». Надо было «усвоить чужое, чтобы затем с новой силою развивать своё». Но прошло полвека, многое резко изменилось и вне и внутри еврейства. Вот, жажда к общему просвещению стала и без того сильна, даже беспримерно рвение к нему. Теперь-то – в молодых поколениях и надо насаждать еврейские начала. Теперь – грозит бесследное растворение в чужом: «Сыновья наши с каждым днём уходят» и «становятся нам чужды»; наши «просвещённые дети служат всем народам на свете, только не нам, нет работников ни для какого еврейского дела». «Окружающий мир слишком прекрасен, приволен и богат» – не дадим же ему сманить еврейскую молодёжь от «неприглядност[и]… еврейского существования… Углубление в национальные ценности еврейства должно стать главным… элементом еврейского воспитания». – «Кругов[ая] порук[а], которой только и может нация держаться» (нам бы это сознание! – А.С.), – а ренегатство тормозит борьбу за права евреев: вот, мол, есть выход – и «уходят… последнее время… густыми массами, с такой циничной лёгкостью» [1445] .
1444
Там же, с. 15, 17, 69.
1445
Там же, с. 18-24, 175—177.
И внушительно: «Царственный дух[Израиля] во всём его могуществе, его трагическ[ая] истори[я] во всём её грандиозном великолепии». – «Кто мы такие, чтобы перед ними оправдываться? кто они такие, чтобы нас допрашивать?» [1446]
И эту последнюю формулировку можно в полноте уважать. Но – с обоесторонним применением. Тем более ни одной нации или вере не дано судить другую.
И призывы о возврате к еврейским корням – никак не впустую прозвучали в те годы. В предреволюционном Петербурге «в кругах русско-еврейской интеллигенции наблюдался высокий подъём интереса к еврейской истории» [1447] . В 1908 в Петербурге прежде существовавшая Еврейская Историко-этнографическая комиссия расширилась и преобразовалась в Еврейское Историко-Этнографическое общество [1448] , во главе с М. Винавером. Оно активно и успешно стало собирать архив по истории и этнографии евреев в России и в Польше – ничего подобного не создавала еврейская историческая наука на Западе. Под редакцией С. Дубнова стал выходить журнал «Еврейская старина» [1449] . Одновременно приступили к изданию 16-томной Еврейской энциклопедии (которую мы обильно используем в этой работе) и 15-томной «Истории еврейского народа». Правда, энциклопедия, в своём последнем томе, жалуется: «Передовые круги еврейской интеллигенции… проявляли индифферентное отношение к культурным задачам энциклопедии», увлечась борьбой за внешнее еврейское равноправие [1450] .
1446
Там же, с. 14, 200.
1447
Памяти М. Л. Вишницера // KPE-l, с. 8.
1448
ЕЭ, т. 8, с. 466.
1449
ЕЭ, т. 7, с. 449—450.
1450
ЕЭ, т. 16, с. 276.