Двойная радуга (сборник)
Шрифт:
я знаю, пока я не прочитаю свои слова правильно, видение не кончится, ветер не прекратится, дверь не откроется, автобус не будет ходить
и я читаю: всегда – это будет уи, наваждение – сьён-хверфинн, счастливый – саэлль, синий – льюин или блёр, акринсорд – слова, которые обязательно сбудутся
539, Калле Атоксаукучи, СанБлас,
084, Куско,
Перу
картонную упаковку пришлось разорвать зубами, едва не плача, вымокнув под красным дождем, остальные
этот свет тянет меня, я хожу внутри него медленно, дышу осторожно, эти люди смотрят на меня тихо и прямо, я захожу во дворы, пригибаясь в каменных трапециях ворот, сажусь за стол, и они ставят передо мной чашку, полную листьев, стоят и смотрят, я заслоняюсь локтем, как будто все время поправляю челку, а когда поднимаю голову, их, как обычно, уже нет
из упаковки я достаю шарманку, руки у меня дрожат, она падает, и немедленно прямо с середины мы с ней поем песенку, это отличная шарманка – сама выбирает, что спеть и когда, но часто фальшивит, а я обычно не знаю слов, мы с ней прекрасная пара, эй, Инес, как насчет твоего дневника, его так и не нашли, но я точно помню, ты записывала в нем слова где-то вперемешку с рецептами, подсчетами запасов и рисунками про чужих богов
свет поднимается снизу, течет по улице, облизывает углы, скользит по стенам и просачивается сквозь камни – большие камни, почти как те, которыми играли в кубики великаны в Саксауамане, и как те, высоко в Андах, за которыми мы прятались, сидя на корточках, пока старшие привязывали солнце
трое нас и четверо маленьких – одного из них, завернутого в полосатое одеяло, с всклокоченными черными волосами, никак не удавалось утешить, он цеплялся за одеяло, за наши плечи, не открывал глаз, не поворачивал головы, дышал в шею, мы шепотом пели ему эту песенку, пальцы у него были теплые, маленькие и грязные
мы уходим, сказали нам, когда облака стали совсем уже низко, примерно так, что по ним можно было пройти на тропу, и я посмотрела на карту, нарисованную на стене, прежде чем насовсем отцепить от себя теплые грязные пальцы
песок с карты медленно осыпается, а когда он осыпался весь, нас там уже не было
а была тетка Мерседес и ее муж – она трясет косами, а он палкой, вчера он отдубасил этой палкой сразу троих, за то, что приставали к младшей с шутками, пока взрослые уехали в город на выходной, сегодня они пришли извиняться и глядят в землю, младшая заперта в дальней комнате и дуется, у Мерседес получилось неудачное кукурузное пиво, и она сердито размешивает его в большом чане
я пью пиво, грызу сушеные бобы и слушаю, как в соседнем дворе мычит корова, до городка, куда сбежал принц Ольянта – Ольянтайтамбо, – километров тридцать, там есть станция и даже ходит автобус, оттуда до центра мира еще пара часов на поезде, там я запасусь кислородом и пойду потрогать двенадцатиугольный камень на Атун-Румийук, а пока что здесь, в долине, можно полчаса петлять по улицам, перепрыгивая через каналы, и все равно никого не встретишь, разве что на площади продавец разноцветных шапок посмотрит на меня и продолжит медленно жевать свои листья
черт возьми, есть сотня способов сделать так, чтобы нас где-нибудь не было, – прыгаем каждую ночь в бесконечные колодцы, грохочем в обшарпанных лифтах, зажмуриваемся, чтобы исчезнуть, или двенадцать часов летим в самолете через Атлантику, или хотя бы перешагиваем через порог, оставляя себе мелочь на метро и колбасу в холодильнике, чтобы было куда вернуться
а что делать с этим возвращением потом, когда откроешь глаза, или выйдешь из самолета, или вылезешь, отряхнувшись, из водосточной трубы и поймешь, что, кажется, опять влипла, опять не туда проснулась, опять все бросила на полпути
дома в некоторых городах, если на них внимательно посмотреть, все так же медленно осыпаются, и, когда они осыплются совсем, до самых коричневых камней, которые были до них, нас уже тут не будет
267, Деголладо,
44100, Гвадалахара,
Мексика
каждый день в двенадцать часов они собираются на углу Авенида Идальго и Пино Суарес читать газеты, пить кофе и медленно говорить о важном слышали, – говорит Рудольфо, – Стейт-Бэнд Халиско больше не играет по вечерам на Пласа де Армас
все шелестят газетами, один Хуан громко жует какой-то коричневый стебель и сплевывает в блюдце – ответа не требуется, общее фи висит в воздухе и парит как мокрое полотенце
Рудольфо бросает на стол афишу, он подобрал ее у метро, на афише подбоченились усатые господа в бархатных расшитых сомбреро
Хуан берет афишу, чтобы торжественно завернуть в нее остатки жвачки, в дальнем углу Оскар хихикает, Эмилио смотрится в телефон и застегивает пуговичку на рубашке, в церкви рядом заканчивается первая часть мессы, и в кафе гуськом заходят нарядные главы семейств, за мороженым для домочадцев
я жду Антонио, он ушел за кофе и что-то восклицает там у стойки почему-то по-итальянски, и чинно беседую с Хуаном о его книге, делаю круглые глаза и стараюсь не заглядываться на Антонио, Хуану это не нравится, он сердится и все время дергает меня за руку
я встретила Антонио в галерее старого театра Деголладо, там всегда тень и можно сидеть прямо на полу, обставившись картонными стаканчиками с кофе и лимонадом, можно даже целый день есть там кукурузные лепешки или курицу в шоколадном соусе, прямо руками, подумаешь
в одном ухе у меня нежно пели мессу, в другом орали торговцы, шипели сковородки, магнитофоны сипели трубами и голосом луисамигеля – честное слово, на самом деле бывают люди, которых зовут луисмигель, я сидела там, смотрела на красно-коричневую картинку у меня перед глазами, на смешные детские гирлянды у дверей кафедрального собора, на чугунную табличку на тротуаре с названием города, который мне нужно услышать
ну и тогда я услышала Антонио. У него повязка на голове, худющая задница и маленькая грязная исписанная фломастером гитара вместо третьей руки. Он взмахивает ею, вертит в воздухе, подбрасывает, что-то быстро говорит хриплым голосом и в промежутках как-то ухитряется попасть по струнам. Каждый раз, когда он попадает по струнам, с картинки у меня перед глазами как будто бы стирают немножко лишнего – немножко тише, немножко ветренее, немножко меньше слов, и я сама как будто сижу тут, на каменном полу, без майки, безо всего, поджала ноги к горлу, и мне навстречу медленно катится большой стеклянный шар