Двойники

Веров Ярослав

Перед взглядом дюка возник кровавый туман. И в этом теплом тумане поплыло видение — вереницы пленных, вырванные сердца, и реки, и моря крови. Кровь, мир превратился в кровь, и не было ничего, и не могло быть ничего слаще крови. И нельзя противиться, это воля бога. Уже не видя ничего, дюк, сам не зная как, нажал курок — раз, другой, третий…

Улыбка на лице жреца сменилась выражением крайнего недоумения. Секунда — и резко подавшись вперед, он тряпичной куклой скатился с трона и распростерся у ног Глебуардуса.

О том,

что было дальше, расскажем совсем кратко. На следующий день ацтеки, пригнавшие партию новых пленных, были встречены ружейным огнем и русским флагом на главной пирамиде империи. Они не пытались атаковать — бросили пленных и ушли. Через час дюк, связавшийся наконец-то по рации с корпусом, узнал, что ацтеки в беспорядке и без видимой причины покидают поле боя, несмотря на то, что еще немного — и им не с кем было бы сражаться.

Сообщение дюка Ведмедь передал на корабли флота, а вскоре поступило сообщение из Европы — ацтеки уходят!

Случилось это в канун праздника Покрова Пресвятой Богородицы.

Между тем положение на европейском военном театре к моменту диверсии отряда Глебуардуса выглядело безнадежным. Пиренея и Португаллия были захвачены полностью, оккупированы миллионной армией тласкаланцев. Другая армия вторглась на Апеннины и, разбив в трех крупных сражениях фряжские войска, осадила Рим. Главный город западнохристианского мира уже готовился к сдаче — помощи ждать было неоткуда, когда ацтеки — опять-таки без всяких видимых причин поспешно, бросая пушки и даже винтовки, отступили и начали погрузку на свои транспорты.

А через два месяца после событий, в Питерграде-на-Неве, среди прочих офицеров Тихоокеанского экспедиционного корпуса по обвинению в мятеже и измене предстал перед Военной Коллегией наследный дюк Глебуардус Авторитетнейший. Суд признал его и прочих виновными и приговорил к разжалованию в рядовые и каторжным работам.

Два неприятных дня провел дюк в казематах Каменной крепости, когда государь объявил ему помилование, произвел в генералы и тут же отправил в отставку. Впрочем, дюк остался служить в Военной Коллегии в чине действительного тайного советника.

Тогда, после окончания войны Глебуардуса можно было смело назвать знаменитейшим человеком планеты. В Англикании его возвели в сан епископа. Папа Римский объявил его официальным святым, что означало немедленную канонизацию и причисление к лику святых, правда, после смерти. А в России среди народа стал ходить слух, что Глебуардус — не кто иной, как сам Георгий Победоносец, спустившийся с небес, дабы вторично поразить страшного змия, индейского Кецалькоатля.

Всё это вызвало протесты православного духовенства. Предать дюка анафеме напрямую остереглись, но на деле отказывали в исповеди и благословении. Генералитет же не простил дюку «предательства», и в особенности помилования с возведением в генеральский же чин.

Таким образом, положение дюка в России сделалось весьма двусмысленным.

А

что же ацтеки? Беспорядочное отступление обернулось избиением — немногие ацтекские корабли вышли из Средиземного моря. Казалось, щупальца гигантского спрута враз разжались, лишив остатков воли только что грозное и непобедимое войско Смеющегося бога.

Европейцы так и не решились вторгнуться в Месоамерику. Европе хватало собственных ран.

Вот всё, что мы можем поведать о Морской войне и об удивительной роли нашего героя в ее внезапном и победоносном завершении.

Глава пятая

Обед у Глебуардусов. Малахитовая зала. За столом Катрин, Иван Разбой и дальняя родственница Глебуардусов, юная баронесса Софи. Разговор вял и ни о чем. Катрин занимают дела брата. Она взволнованна, но не желает давать волю чувствам.

Неожиданно она спрашивает:

— Как вам брат сообщил — надолго ли он отлучился?

Разбой сам толком не знает, отвечает лишь, что, мол, тот велел непременно дождаться его возвращения.

— Да? — переспрашивает герцогиня.

Иван зачем-то находит нужным пояснить, впрочем, пояснения эти касаются отъезда дюка косвенно.

— У нас были интересные… опыты. И дюку, кажется, не всё в них ясно.

— Опыты? — одушевляется юная баронесса Софи. — Это, должно быть, необычайно интересно.

— Опыты из области сна и сновидений.

— Боже мой, как необычно, не правда ли, Катрин?

Герцогиня не выказывет ожидаемого интереса, словно и не слышит. Опыты со сном навсегда уже связаны в ее памяти с исчезновением Пимского, такого милого и обаятельного человека.

— И какого рода сновидения занимают вас? — любопытствует Софи.

— Пренеприятнейшего.

Иван, ощущая тревогу хозяйки, не решается добавлять подробностей. Но та поднимает взгляд, и во взгляде обнаруживается живой интерес. Разбой меняет намерение:

— Впрочем, пожалуй, в виде психологического опыта, эти занятия я считаю небесполезными. Быть может, получится обнаружить новый взгляд на природу человеческих отношений. По всей видимости, наши поступки предопределяются не только нашими соображениями и умозаключениями, но вот этим — скрытыми от нас обстоятельствами, некоторые из которых, оказывается, возможно обнаружить во сне.

— Позвольте, это так интересно и ново! Это, верно, рок? Фатум? Вы нас ужасно заинтриговали, Иван Разбой! Теперь мы вас так просто не отпустим. Извольте поведать об этих скрытых обстоятельствах.

— Оставь, милая Софи. Ты же видишь, наш гость утомлен.

Иван и вправду бледен.

— Пожалуй, — соглашается он и плещет себе в фужер яшмету.

Лакей за спиною, пытаясь упредить, подается было вперед. Но не успевает за Иваном. Многозначительно перемигивается с коллегой на том конце стола.