Двойники
Шрифт:
— Ага, ага. А дальше?
— Мне понадобилось полтора года, чтобы составить топологическую таблицу периодических элементов.
— Вот оно что… М-м… — Можно было уверенно думать, что шеф мямлит невразумительное просто лишь бы обозначиться.
— А сейчас я работаю над организацией свода правил, так сказать, аксиом соединения этих топологических элементов в сложные химические формы. Уже есть бензольное кольцо, и я хочу на нем проследить основные закономерности такого построения.
— Это уже что-то. Что ж… — тухлым
Никита замолчал. Не по себе стало. Неуютно. В кабинет вошел Алферий Харрон.
— Ну как? — спросил он через голову Никиты.
— Да вот, беседуем.
— Беседуйте. — И исчез за дверью.
Никита перевел дух и принялся было излагать дальше. Но шеф оборвал:
— Никита, что ж, теперь как будто всё прояснилось. Интересно было бы познакомиться с вашими разработками поближе.
— Понял. Я подберу материал, составлю записку…
— Э-э, ну вот и хорошо.
Никита увидал, что аудиенция завершена и поднялся.
— Да, так сколько, вы говорите, работаете над этой проблемой?
— Года два. Еще до защиты начал.
— Понятно, — голос шефа стал вовсе тухлым. — Это тогда же организовали отдельную лабораторию ЯГР… э-э… голубцовскую? Сколько, вы говорите, с ним знакомы?
— Да года два и знаком.
— Ага. Ну идите, работайте.
Никита вышел, а Менелай поспешно схватился за телефон:
— Батюшка Алферий? Это я. Всё выяснил, как вы просили. Два года, — и положил трубку.
Теперь вернемся в отдельную лабораторию. Там ситуация не переменилась. Тимофею пора было уходить, он уже спрятал свой драгоценный компьютер.
— Ну я пошел, Данила. И вот что. Раз уж зашел разговор о всяких там мирах — то вот. Я написал как-то драму-трагедию. Почти Шекспир. А может быть, и лучше, помозаичней. Бери, на досуге ознакомишься.
— Ты, что ж, драму постоянно с собой таскаешь? Не тяжело?
— А чего там. Вот она, владей, — Тимофей торжественно извлек из кармана кассету.
— Это как — сам надиктовал?
— Иначе никак. Это надо слушать!
После обеда Даниле позвонили из канцелярии. Оказывается, его недвусмысленно дожидалась повестка из военкомата. «Придите же, возьмите же».
Идея с военкоматом понравилась Даниле. Хорошая такая картинка-картинище возникла: сборы где-нибудь в Беларусси, бородатые «партизаны», грибы-подосиновики — алые шляпки в траве, хорошо бы припорошены утреннею росою, капельки так и светятся, и ты в кирзачах, с вещмешком вместо лукошка; плац, развод на занятия — всё как будто настоящее, но на самом деле — сборы, хорошие такие, занудные сборы с песнями по ночам, со звоном стремительно опорожняемой стеклотары под шлепанье карт, озадаченные офицеры, пытающиеся добудиться и хоть как-то построить народ для похода на завтрак…
Три повестки, три военных категорически безапелляционных рекламных проспекта, пришедшие на дом,
Данила сходил в канцелярию. Интересная повестка оказалась, даже несколько загадочная: «Прошу (!) явиться в свободное от работы (!) время… «В свободное? от работы? ага. Ну-ну, часов в девять вечера. Хорошо, сходим. А лучше в десять, я работаю допоздна.
Но никакой работы сегодня больше не вышло. Данила всё сидел сиднем на диване и странные чувства владели сейчас ним. Чувство пресности окружающего мира; когда-то Данила буквально всей кожей ощущал терпкость этого мира, а теперь всё безвозвратно пресно, и не укусишь. И другое чувство, какая-то вселенская обреченность — всё зря, все ляжет скошенной травой и ничего уже не вернешь…
Данила то и дело возвращался мыслями к тому странному существу в заснеженном мире — и всякий раз возникало ощущение, что выпадаешь, вываливаешься отовсюду; замедленное падение, замедленное потому, что некуда падать, но и стоять не на чем. Мистика какая-то.
В этом потоке Данила и досидел до вечера. Данила поднялся и посмотрел в окно. «Ух ты, с заседания, что ли, таким косяком валят?»
Мимо лабораторного корпуса проходили члены Закрытого Ученого Совета, шел Магикс, — Магистериум Максимус — как они самовеличались. Шли странно, будто чем пришибленные, будто не элита крупного номерного института, цвет и гордость отечественной науки, а толпа дворников после ночной смены на городской свалке. Ссутуленные, скукоженные. Шли и молчали. Они молчали. Вот оно что, вот откуда ощущение похоронности процессии.
В этот момент из-за угла возникла и, медленно набирая скорость, покатила длинная черная машина — веткинский членовоз, зис. «Так он, значит, точно на ходу». Черные тонированные стекла багрово отблескивали закатными огнями. Машина выбралась на трассу и стремительно умчалась.
«А кто же в ней — незримый незнакомец?»
Минут сорок пешком напрямик через посадку до ближайшей станции метро. Высадился уже на Васильевском острове, где на Малом проспекте, неподалеку от Смоленского кладбища находился райвоенкомат, угрюмая безликая четырехэтажка, обнесенная серым забором.
Упали мутные сумерки белой ночи, в небе воцарился молодой месяц. Во дворе учреждения, естественно, пусто. В вестибюле тоже пусто и сумрачно. Лишь в углу, в отгороженной дымчатым стеклопластиком дежурке — одинокий свет настольной лампы. Сопровождаемый гулким эхом Данила подошел и, согнувшись в три погибели, попытался заглянуть в приоткрытое окошко. За столом сидел некто с лысиной и майорскими погонами и пис'aл в толстом журнале.
— Я по повестке, — Данила просто сунул повестку в окошко и умолк в предвкушении реакции.