Двойной без сахара
Шрифт:
Ирландец опустил глаза:
— У меня развилась шоколадная зависимость, как только бросил курить, — Шон вновь улыбался неподражаемой детской улыбкой. — Человек всегда отчего-то зависит…
— У тебя, кажется, две зависимости. И шоколад не самая страшная из них.
— Я сказал тебе уже, что могу не пить, — детская мягкость в лице и голосе тут же испарилась, и я пожалела, что вновь наступила на больной мозоль.
— А вот я не могу.
Я попыталась сначала улыбнуться, а потом решила, что лучше молча достать из шкафчика бутылку. Под руку попалось «Бордо», которое я так
Бутылка опустилась на стол, рядом лег штопор. Я взяла с полотенца два перевернутых для просушки бокала.
— Я должен открыть?
Шон продолжал держать пальцы сомкнутыми в замок.
— Я могу сама открыть.
Его промедление казалось странным.
— Ты уверена, что хочешь пить?
— Уверена. Я не собираюсь отказываться от своего ежедневного бокала вина лишь потому, что не могу предложить тебе виски.
— В Ирландии надо пить пиво и виски. У нас мало кто пьет вино, потому в магазинах ничего хорошего не найдешь. Для виноделов Ирландия гиблый рынок.
— Положись на выбор Лиззи. Она смыслит в вине и, если после первой бутылки, не выбросила все остальные, то мы точно не отравимся.
— А ты? — Шон наконец притянул к себе штопор и взялся за бутылку. — Ты сама разбираешься в вине?
— Для меня существует две категории вина: вкусное и невкусное. Я не могу прочувствовать разницу между пяти и пятнадцати долларовым вином. А сотню за бутылку может платить лишь какой-то гурман или, прости, русский иммигрант, чтобы выпендриться перед друзьями. Впрочем, я с ними не общаюсь. Наверное, именно потому, что покупаю джинсы за двадцатку, потому что снова не вижу разницы между ними и теми, что стоят триста долларов. Ну, может, стразы не отваливаются после первой стирки, но я со стразами не покупаю. Я так подумала, что уже год ничего себе не покупала.
По странной улыбке, застрявшей в зубах Шона, я поняла, что пора заткнуться. В тишине винная струя слишком громко ударилась о стенки бокала.
— Не говори, что купила ирландский кардиган в Штатах.
— Нет, — я даже выдохнула, когда улыбка наконец осветила лицо Шона. — Это подарок Лиззи. Она ведь не в первый раз в Ирландии и знает, что мне действительно нужно из одежды. Я, кажется, не вылезу из него до конца отпуска.
— Ты одеяло включаешь?
— Оно электрическое?
— Конечно, а как иначе, когда все мои гости из Штатов.
— Буду знать. Впрочем, ночами я не мерзну. Пижама теплая.
— Я помню.
Я опустила взгляд в бокал, прикусила язык и поклялась себе молчать. Любой разговор с Шоном теперь стал походить на прыжки с кочки на кочку, и если я сорвусь в болото, то он не протянет руку, а лишь окончательно утопит меня.
— 31а1п1е! — подняла я примирительный бокал.
— С1п-С1п, — улыбнулся Шон в ответ, и я еле удержалась от того, чтобы к итальянскому не добавить еще и русский тост. Нет, и так слишком шаткими становились границы в нашем общении. После первого глотка я не сумела остановиться и опустила на стол бокал лишь с крошечным красным озерцом на дне. Шон продолжал держать свой, так, кажется, и не пригубив.
— Нервы! — сказала я в оправдание и самостоятельно вновь наполнила себе бокал. — Больше двух я не пью, будь спокоен. Почему ты не пьешь?
— Я не уверен, что хочу вина. Тем более тебе, кажется, не нужна компания.
В ответ я опустила поднятый бокал.
— Я испугалась за Лиззи. Я действительно испугалась, пойми это. Я выросла в мегаполисе не с лучшей криминогенной ситуацией и до сих пор не прониклась на сто процентов видимым спокойствием Калифорнии. Извини, если я кажусь тебе смешной.
— Нисколько. Только мне показалось, что ты расстроилась, узнав про Бреннона О'Диа. Хочешь, я завтра отвезу тебя к океану?
— Шон, я живу у океана! Я вижу его каждый божий день. И лучше бы не видела. Он красив лишь на фотографиях своим оранжевым закатом, а так он промозглый.
— Там хорошие ресторанчики…
— Шон, еще раз повторяю, что меня не удивишь ни видами океана, ни морепродуктами, ни чем-то еще… И прошу, не трать на меня свое время.
— Мне нечего беречь, у меня его слишком много.
— А у меня не каникулы. У меня наконец-то появилась возможность что-то сотворить. Лиззи говорит, что я два года ничего не писала. Эта чистая и жуткая правда. Два года я занималась только детьми и все равно мне казалось, что я не даю им достаточно, а потом, как у меня их забрали, вокруг образовался страшный вакуум — я не понимала, зачем просыпаться утром, если не надо идти в школу.
— Это единственная школа в Сан-Франциско?
Серьезный тон вопроса заставил улыбнуться, и я сделала небольшой глоток.
— Ты прав, но… Я всегда боюсь сделать первый шаг. Я еще в России пошла учиться туда, куда легче всего было поступить, не зная, что буду потом делать с дипломом искусствоведа. На <^огк&Тгауе1» заполнила анкету моя подруга, которая точно ставила себе целью найти мужа. Кстати, она так и не нашла… Учиться живописи было предложением сестры моего мужа, и она заполнила за меня все анкеты. Развод, ну я уже говорила… Это была инициатива Лиззи, и… Преподавание арта детям опять же ее… Я ничего в жизни не делаю сама, ничего…
— Прости за личный вопрос, а с твоим нынешним тебя тоже Лиззи познакомила?
Я опустила глаза в бокал и до боли сжала веки.
— Да, — прошептала я, радуюсь, что почти не лгу. — Это была ее инициатива.
— А откуда такая забота? У нее нет семьи?
— Нет. Вся семья у нее на Восточном побережье, а детей. Детей у нее никогда не было. Во всяком случае я о них ничего не знаю.
— Получается, она тебя удочерила?
— Получается…
Я попыталась усмехнуться, но не сумела разлепить губ. Я отчетливо видела отраженными в вине не свои глаза, а злые глаза Лиззи, когда она бросила мне в лицо, что ей надоело играть роль моей матери.