Двуглавый орел
Шрифт:
— Герр линиеншиффслейтенант, как ваш командир, я запрещаю вам всю неделю покидать этот аэродром. А вашего пилота приговариваю в пяти дням гауптвахты на хлебе и воде. Начиная с этой минуты!
Он развернулся и собрался уходить.
— Ах да, герр командир.
— Что еще? — раздраженно оглянулся он.
— Я решил, что вам будет приятно на это взглянуть, — я покопался в карманах летной куртки. — Это телеграмма с поздравлениями от человека, называющего себя командующим Пятой армией, некоего Бороевича или что-то в этом духе. Может, вы даже захотите зачитать ее на утреннем построении.
Он сцапал телеграмму, разорвал ее на мелкие кусочки и зашагал к своей канцелярии. Клочки бумаги колыхались на траве летного поля. Когда я выбрался из аэроплана, то увидел, что вокруг собрались ухмыляющиеся механики.
Любой опытный вояка скажет вам, что для солдата стать свидетелем перепалки между двумя офицерами одного ранга — это одно из величайших удовольствие, которое только может доставить военная служба.
Глава седьмая
Думаю, если бы мне захотелось, я бы мог покопаться в сборнике армейского законодательства и оспорить свое наказание в виде пятидневного ограничения в передвижениях. Но мне было плевать, как и Тотту на пятидневную гауптвахту на хлебе и воде.
Для этого его пришлось бы перевезти в штаб армии в Марбурге, поскольку у нас не было подходящего помещения, а майор из военной полиции местной пехотной дивизии твердо стоял на том, что надо действовать по уставу, и отказался дать право эскадрилье 19Ф соорудить собственную тюремную камеру. К тому же на той неделе было много гораздо более важных проблем, потому что на следующий день, 4 августа, после интенсивной девятичасовой бомбардировки итальянская Третья армия начала давно ожидавшееся наступление, шестое сражение у Изонцо, плавное перетекшее в седьмое, восьмое и девятое: эта серия столкновений затянулась до самой зимы.
После двух дней тяжелых сражений итальянцы захватили Монте-Саботино на другом берегу реки у Гёрца. К восьмому числу наши позиции по обе стороны от города пали под свирепым шквалом огня, и той ночью командование Пятой армии решило отодвинуть линию фронта назад из страха быть атакованными с фланга.
Таким образом, утром 9 августа итальянская армия с триумфом вошла в пустынный, но почти нетронутый город Гёрц: безусловно, самая стоящая победа Антанты за весь этот насыщенный кровью год. Со взятием Гёрца бои переместились на юг и на подходы к Триесту. Началось сражение за плато Карсо, и с ним и один из самых ужасных эпизодов той четырехлетней бойни.
Думаю, что одной из примет двадцатого века непременно станет то, как названия самых заурядных и безвестных мест на всей божьей земле стали синонимами такого ужаса, что сами слова, казалось, переворачиваются и прогибаются под весом страданий, выпавших на их долю.
Помню, как в детстве я навещал бабушку и дедушку из разорившегося польского дворянства, живущих в небольшой усадьбе к западу от Кракова: как мы сошли с поезда в типичном грязном польском провинциальном городишке и наняли единственный видавший виды фиакр; и как, покачиваясь, со скрипом тащились около пяти километров по ухабистой дороге через ровные поля у Вислы и проехали мимо небольшого склада военного обмундирования, построенного на земле, которую дед продал Военному министерству примерно в 1880 году.
Помню, это едва ли стоило внимания: пять-шесть деревянных хибар, окружённых ветхим забором, с воротами в чёрно-жёлтую полоску, которые время от времени открывал скучающий караульный, дабы принять воз брюк и мундиров из еврейских потогонок в Бельско-Бяле. То был 107-й склад военного обмундирования Освенцима, по-немецки Аушвица. В 1919 году скопление хибар перейдет к польской армии, которая его немного увеличит; а затем, в 1940-м, к новым и более целеустремлённым хозяевам, которые серьёзно его расширят и нанесут это место на карту, так сказать.
То же самое было на этом унылом известняковом плато к востоку от Изонцо летом 1916 года: места, о которых никто не слышал (Сан-Мартино, Добердо и Монте-Эрмада) неожиданно оказались полевыми крепостями, вокруг которых бушевали титанические сражения: жизни сотнями тысяч растрачивались ради мест, которые были лишь точками даже на карте крупного масштаба: холмы, за которые погибли целые дивизии, обозначались на карте лишь высотой над уровнем моря.
Так это произошло в Вердене тем летом. Я видел несколько фотографий в иллюстрированном приложении несколько месяцев назад: поля сражений вокруг Мёзы спустя семьдесят лет. Даже сегодня огромные пространства по-прежнему пустуют, поскольку непрерывный артобстрел и отравление газами так сильно перепахали верхний слой почвы и испортили землю, что пейзаж представляет из себя полупустыню из камней и старых воронок, покрытых (где вообще хоть что-то растет) хилым кустарником.
Полагаю, главное различие между Верденом и Карсо в том, что Карсо всегда походил на пейзаж, напоминающий о "Триумфе смерти" Брейгеля, даже прежде чем до него добрались армии. Мне кажется, что во всей Европе вряд ли найдется клочок столь же бесполезной земли, чем Карсо — или "Крст", как его называли немногочисленные местные жители, преимущественно словенцы, как будто это место слишком бедно даже для того, чтобы содержать в названии гласные.
Это было холмистое, изъеденное эрозией плато из низких известняковых холмов, лишенных деревьев, травы или любой другой растительности, за исключением нескольких скудных участков ивняка и утесника, которым удалось пробиться корнями сквозь трещины в скале. Немного почвы находилось по причуде природы в похожих на лужи пустотах в скале, названных "долинами", ярко-красного цвета, как пятна свежей крови. Редкая дождевая вода исчезала будто по волшебству в выбоинах в скале, и снова появлялась в десятках километров, где подземный поток выходил на поверхность.
Выжженное солнцем все лето и продуваемое холодными ветрами всю зиму, плато Карсо страдало от печально известной боры — внезапного, сильного северного ветра с побережья Адриатики, который за считанные минуты усиливается в этих краях почти до урагана, и даже сдувал товарные поезда на открытых участках железнодорожной ветки Вена-Триест. В лучшие времена Карсо было таким местом, что даже раннехристианский отшельник не решился бы там поселиться.
Но как поле брани это был сущий ад: продуваемая всеми ветрами серо-коричневая пустошь из дроблёных камней, заляпанных запекшейся кровью и грязновато-желтыми остатками тротила.
Изысканный ужас сражения при Карсо — местная особенность, отличавшая его в те годы от других мест крупной бойни — это огромное число раненых, потерявших зрение; не так и удивительно, ибо каждый разрыв снаряда отправлял со свистом во всех направлениях острые как нож каменные осколки.
Вскоре каждый камень, каждая маленькая деревушка этой дикой местности будут охвачены агонией: места вроде разрушенной рыночной площади в Саградо, где приблизительно тысяча итальянцев вылезла из траншей навстречу смерти, остатки бригады, которая только что была отравлена фосгеном; или небольшая долина, ведущая на плато из деревни Зельц, известной как "Кладбище венгров", после того как весь батальон гонведов забрел в неё в дыму и суматохе контратаки и был уничтожен до единого солдата итальянскими пулеметами.