Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
— Сигюн, Хель — моя дочь, — с некой иронией в голос протянул бог обмана, — неужели ты думаешь, что я не сумею договориться с ней?.. — я глядела на него во все глаза, словно и сама увидела свою смерть. Неужто он спустился в Хельхейм ради меня? Ради того, чтобы вернуть мне Асту, которую, спустя долгое время, я уже перестала оплакивать? Не оттого ли он так заметно изменился? — Она может служить тебе, как прежде, только пожелай. Она помнит только то, что ей следует помнить, так что ничто не омрачит её преданности тебе, — слова супруга вырвали меня из бездны сомнений, чтобы бросить в новую. Конечно, я и мечтать не могла, чтобы подруга, перед которой я была так виновата, снова вернулась ко мне, преодолев даже смерть. С другой стороны, глядя в её мертвенно-серое
— Я очень люблю тебя, Аста, — сделав несколько шагов к служанке, я крепко обняла её. Кожа девушки оказалась холодной, как ледяные пики горных вершин. Слёзы навернулись на глаза, и я даже не пыталась скрывать их. «Я тоже люблю Вас, госпожа», — бесцветным голосом, словно эхо, вторила мне Аста. Я сильнее прижала её к себе, дав волю чувствам. Она подняла руки, словно хотела обнять меня в ответ, но не решилась, уронила их к бёдрам. — Прости меня за всё. Прости меня, если сможешь… — голос дрогнул и надломился. «Мне не за что прощать Вас, госпожа», — тот же голос, протяжный и потерянный, лишённый всего человеческого. Я всхлипнула и поцеловала её в лоб, резко обернулась к Локи, но его взгляд, полный искреннего сочувствия, остудил зарождавшийся в груди гнев. Я замерла, глядя в печальные глаза мужа, осознав, что происходящее — вовсе не злая насмешка, а отчаянная попытка загладить вину. — Верни её назад, Локи. Хватит с несчастной горя и терзаний, она выстрадала своё до конца. Верни её в Хельхейм и попроси свою дочь, чтобы хорошо заботилась о ней. Аста заслужила покой.
— Ступай, Аста. Подожди за дверью, — велел Локи. Едва живая девушка поклонилась и исчезла, подобно тени, растворяющейся при первых лучах солнца. Я и сама была едва жива, стояла, схватившись за грудь и тяжело дыша, поражённая и раздавленная произошедшим. Лукавый ас не тревожил, но и не покидал меня, молча наблюдая за госпожой. Некоторое время в покоях господствовала томительная тишина. Когда я пришла в чувство, то сумела поднять голову, устремила взгляд на мужа. Он сделал несколько шагов до веранды и обратно, сцепив руки за спиной. Наконец, остановился подле меня, глянул сверху вниз. — Когда это закончится, Сигюн? Что ещё мне сделать, чтобы заслужить твоё снисхождение? Или, может, оставить эти тщетные попытки и присмотреться к новой, более ласковой госпоже?..
— О да, это в твоём духе, — я улыбнулась, сохраняя невозмутимость, хотя изменившийся тон и лукавая пренебрежительная усмешка супруга задевали моё самолюбие. — Более того, я не сомневаюсь, что она уже была бы здесь, если бы ты действительно того хотел, — я ответила ему не менее обворожительной и ядовитой усмешкой. Локи покачал головой, а затем приглушённо рассмеялся, поняв, что я раскусила его. Он, в отличие от меня, умел с достоинством принять своё поражение.
Наблюдая за ним из-под ресниц, я могла предположить, какие противоречия раздирали надменного бога на части. Чего только стоили оба вопроса, заданные один за другим, — будто два разных аса говорили его устами. Должно быть, в нём, как и во мне, привязанность (была ли это любовь, я уже не знала) боролась с гордостью и тщеславием. Он делал первые шаги к примирению, претворявшиеся в красивые и широкие жесты, я это замечала, и в то же время, словно желая прикрыть свою слабость, жалил меня язвительными и обидными замечаниями. Себялюбие не позволяло ему открыто признать свою вину.
— Помнишь ту ночь, когда йотуны ворвались в твой чертог? — помолчав, спросила я. Конечно, он помнил, ответ на мой вопрос улавливался в глазах, слишком выразительных и говорящих, чтобы что-либо скрыть. Улыбка сползла с красивого правильного лица, ставшего серьёзным. Ища в нём нечто, в существовании которого я не была даже уверена, я не сводила с него беспокойного взгляда блестящих глаз. — Что ты почувствовал, увидев меня в их руках?
— Ярость. Всепоглощающую
— Верно. Потому что я не предавала тебя, — не скрывая печали, заметила я, вновь уловив взгляд внимательных золотистых глаз на своём лице. — Но помнишь то чувство, какое ты испытал, когда поверил в то, что я могу тебя предать? Сначала в первую брачную ночь, затем тогда, в саду. Помнишь эту боль?.. — прошептала я, чуть прищурившись, делая к нему шаг. — За что ты обрёк меня на неё?
— Достаточно, — прервал повелитель спокойным голосом, в котором, однако, слышалась сталь. Лицо его ожесточилось, глаза сверкнули недобрым пламенем. — Сколько ещё мне выслушивать эти пустые слова? Скажи уже, наконец, чего ты хочешь от меня!
— Я хочу… — я, как назло, запнулась, выдавая свой трепет и волнение, — хочу, чтобы ты отказался от своего права господина. Чтобы ты не касался иной женщины, кроме меня, что бы ни произошло, даже не смотрел в их сторону. Я повторю: не имеет значения, наложница или госпожа, асинья, гримтурсенка или человек, данное тобой слово будет распространяться на всех. Без уловок, лжи и недомолвок. И освободишься ты от него лишь с моей смертью. Только такая клятва, возможно, сможет примирить меня со случившимся.
— Ты понимаешь, что говоришь?.. — вкрадчиво начал Локи, понизив тон, в котором улавливались нотки гнева. Я расправила плечи, устремила на него смелый взгляд, сжала губы, уголки которых опустились. Я стояла перед ним, трепеща всем телом, каждой частичкой непокорной плоти, но не собиралась отступиться от своих слов. — Впрочем, в этом-то как раз есть моя вина, — я взметнула на него ресницы, вздрогнув от удивления. — С самого начала я слишком многое позволял тебе. Давал почти безграничную свободу, но, будто этого мало, разделил с тобой власть. Ты была единоличной хозяйкой моих владений, потому что я доверял тебе. А теперь, моя избалованная госпожа, ты и вовсе хочешь поставить меня на колени, — зло ухмыльнувшись, Локи схватил меня за подбородок, как поступал, когда был рассержен и возбуждён. Боль из-под сильных властных пальцев сдавила нижнюю половину лица. С губ сорвался неровный вздох, я прикрыла глаза. Супруг продолжал:
— Однако это тебе удастся едва ли. Позволь мне раскрыть тебе глаза: вся эта твоя надуманная обида и боль — не более чем прихоть ребёнка, привыкшего к вседозволенности. Но всему есть предел, и особенно — моему терпению. Ты ведь знаешь, что я могу сделать с тобой, не так ли? Могу ввергнуть тебя в такое унижение, что ты головы никогда больше не осмелишься поднять. Ты этого добиваешься, Сигюн? Хочешь взглянуть на крайности? — ядовитый голос господина скакал, то затихая в обманчивой нежности и сочувствии, то возвышаясь в угрозах. С губ не сходила жестокая торжествующая улыбка. Он знал, что я в его власти, что всегда была. И всё же я не собиралась сдаваться так легко. Неприкрытое пренебрежение супруга к моим чувствам заставило ярость всколыхнуться в груди.
Скривив трясущиеся губы, я выхватила кинжал из ножен на поясе, замахнулась в порыве отчаяния и, вложив одну ладонь в другую, устремила клинок в середину своего живота. Оружие неразличимой вспышкой сверкнуло между нами, рассекая воздух, и только молниеносная реакция бога огня позволила ему перехватить ведущую руку за мгновение до того, как роковое ранение стало бы неизбежным. Он сжимал моё запястье с такой силой, что его пальцы побелели от напряжения, руки мужчины при этом ходили ходуном. Я видела подобное в первый и последний раз. В бою рука Локи ни разу не дрогнула — не имело значения, сжигает ли он заживо великана или продуманным точным движением ломает шею сопернику. Но в тот миг… На бледном лице застыло выражение истинного ужаса, только через некоторое время сменившееся гневом и непониманием. Конечно, я не совершила бы такого страшного злодеяния. Никогда не посмела бы погубить несчастное дитя. Однако он об этом не знал.