Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
Шомберг протянул Марильяку письмо. Тот прочитал наискось набросанные рукой короля строчки в низу листа: «Кузен, арестуйте господина маршала де Марильяка».
Марильяк оторопело уставился на Шомберга. Потом в его глазах вдруг вспыхнул огонек надежды, он впился глазами в письмо, чтобы сверить дату. Но нет, ошибки не было: приказ об аресте был подписан двумя днями позже приказа о назначении его маршалом и главнокомандующим.
— Подданному не позволено роптать на своего государя, — сникнув, сказал Марильяк. — Делать нечего, надо подчиниться. Меня нетрудно арестовать,
Медленными движениями, при скорбном молчании присутствующих, он снял с пояса шпагу и положил ее на стол.
Анна Австрийская сидела перед овальным зеркалом в тяжелой бронзовой раме; камеристка расчесывала ее прекрасные волосы, чтобы потом убрать их в сетку. В комнате находились несколько фрейлин, в том числе новенькая — Мари де Отфор. После событий одиннадцатого ноября король изгнал госпожу дю Фаржи, наперсницу королевы-матери и камер-фрау царствующей королевы; ее место заняла госпожа де Лафлот-Отрив, и ее внучка Отфор перешла в свиту Анны Австрийской. Злые языки при дворе поговаривали, что король поступил так нарочно, чтобы ему было свободнее видаться с юной фрейлиной. Людовик в самом деле зачастил на половину супруги и охотно беседовал с нею и дамами из ее свиты даже сверх времени, отведенного придворным этикетом на «разговоры в кругу семьи». Он исхитрялся остаться с Мари наедине, и после таких встреч Анна ревниво расспрашивала девушку обо всех подробностях. Та выглядела слишком простосердечной, чтобы что-либо утаивать.
— Так о чем же вы говорили? — с деланным безразличием осведомилась королева.
— Ах, его величество говорит со мной только об охоте, о лошадях и собаках, — разочарованным тоном протянула Мари. — Вчера битый час объяснял, как нужно отбирать породистых щенков. Это так скучно! Я едва удерживалась, чтобы не зевать. Говорит, говорит, ходит по залу — а ко мне даже приблизиться боится, не то что дотронуться! — глазки Мари озорно блеснули.
— Помилуйте, его величество — взрослый мужчина, а вы еще совсем дитя! — укоризненно сказала ей пожилая фрейлина. — Вам же всего пятнадцать!
— А тебе бы хотелось, чтобы он до тебя дотронулся? — спросила Анна, пристально взглянув на нее. — Хотелось, да?
— Вот послушайте лучше, какое письмо написал мне кузен, — поспешила Мари уйти от опасной темы и достала из-за корсажа сложенный много раз листок. — «Свет очей моих, моя несравненная…»
В этот момент дверь раскрылась, и вошел король. Мари осеклась на полуслове и замерла с листком в руке. Заметив ее замешательство, Людовик сам смутился. Неловко поклонился дамам, косясь на листок в руке Мари.
— Я вам не помешал? — спросил он.
— Что вы, ваше величество, вы как раз кстати, — громко и нарочито весело сказала королева. — Мари читала нам прелюбопытное письмо, я думаю, вам тоже будет интересно послушать.
— Нет-нет, — Мари вспыхнула и спрятала письмо за корсаж.
Людовик шагнул к ней.
— У вас есть тайны от вашего короля? — принужденно пошутил он, но в его глазах сверкнул ревнивый огонек.
— Право же, это так, глупости… — пятясь, бормотала Мари.
Анна вдруг вскочила с кресла, подошла к ней сзади и схватила за руки.
— Смелее, ваше величество! — с вызовом сказала она. — Узнайте все сами.
Людовик посмотрел на краешек письма, выглядывавший из кружев на едва округлившейся груди девушки, и густо покраснел. На его лице отразилась борьба чувств. Анна все держала фрейлину за руки, хотя та и не думала вырываться. Людовик вдруг подошел к камину, взял серебряные щипцы и попытался выудить ими листок из-за корсажа. Но тонкую бумагу ухватить не удавалось, только на нежной коже и белых кружевах остались черные полосы. Людовик с досадой швырнул щипцы в камин и вышел.
Как только за ним закрылась дверь, женщины разразились дружным смехом. Анна, упала в кресло и хохотала, хохотала, и не могла остановиться — так ей хотелось плакать.
…Сен-Симон услышал женский смех, прочитал досаду на лице короля и понял, что к чему. Ему было двадцать три года, Людовику — тридцать, однако фаворит считал, что в некоторых вопросах он опытнее своего господина и может давать ему уроки. Они оба вышли из дворца, сели верхом и поскакали на улицу Турнон. Два конных мушкетера впереди расчищали королю дорогу, еще двое ехали сзади. Миновав шумный Новый мост, Сен-Симон поравнялся с королем и приступил к делу.
— Сир, я давно хотел сказать вам одну вещь, но только обещайте прежде, что не рассердитесь, — решительно начал он.
Людовик молча кивнул, глядя перед собой, однако было видно, что он внутренне напрягся.
— Сдается мне, что вы неравнодушны к одной девице, и что эта девица неравнодушна к вам.
Людовик пустил коня рысью. Сен-Симон затрусил рядом; его голос подпрыгивал в такт аллюру коня.
— Право же, ваше величество, чего тут комедию ломать! Я уверен, что и та девица была бы не прочь…
Король перешел на легкий галоп, словно убегая от разговора. Его коробил грубоватый тон, свойственный фавориту. Сен-Симон замолчал. Они подъехали к Посольскому дому и поднялись на второй этаж, в кабинет. Людовик подошел к окну и побарабанил пальцами по стеклу. Несколько минут протекли в молчании.
— Да, я влюблен и ничего не могу с собой поделать, — заговорил Людовик, не оборачиваясь. — Я ведь мужчина, а не бесчувственный идол. К тому же я король и мог бы добиться успеха, если бы захотел. Но именно поэтому, — возвысил он голос, — я должен помнить, что Бог не велит мне злоупотреблять своей властью. Он наделил меня ею, чтобы подавать пример моим подданным.
Сен-Симон хотел было что-то сказать, но удержался.
— Если я могу себе позволить невинные забавы, я должен уметь владеть собой и не переступать черты, за которой они становятся преступлением, — глухо продолжал Людовик, ударив стиснутым кулаком по оконной раме. — Усвойте же этот урок. На сей раз я прощаю вам вашу неосторожность, но в следующий раз — не прощу.
Сен-Симон низко поклонился и вышел. Король велел пригласить венецианского посланника, с утра дожидавшегося в приемной.