Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
Крепость Казале возвышалась на холме; перед ней заняли оборону испанцы. Хлопали выстрелы; над шеренгами французов взвивались белые дымки: первый ряд стрелков опускался на одно колено, чтобы зарядить мушкеты и дать выстрелить второму ряду. Вот еще пять минут и, согласно принятому плану, стрелки расступятся, чтобы пропустить пехоту. Ла Форс поднял руку в перчатке.
— К бою! — закричали капитаны.
Вот еще три минуты… две… Ла Форс снова поднял руку.
— Эй! Эй! — послышалось вдруг.
Маршал повернул голову на голос. Какой-то всадник мчался к ним во весь опор, не разбирая дороги, и отчаянно размахивал
— Alta! Alta! — кричал он. — Расе! Расе! [6]
Рука Ла Форса замерла, потом медленно опустилась. Капитаны недоуменно переглядывались. Всадник, наконец, приблизился. Конь его был весь в мыле и, хрипя, ронял хлопья пены с истерзанных губ. Да и сам наездник тяжело дышал.
— Джулио Мазарини, представитель Святого престола на переговорах в Регенсбурге, — отрекомендовался он. — Мир, господа! Вот, извольте взглянуть, — он достал из-за пазухи сплющенный свиток.
6
Стойте! Стойте! Мир! Мир! (итал.).
Ла Форс взял его, развернул и стал читать. Когда французским военачальникам сообщили о первом мирном договоре, они не приняли его во внимание и продолжили наступление, чтобы вызволить из Казале запертого там Туара. Однако новый договор, похоже, был «настоящим»: французы обязывались возвратить Савойю, оставив за собой Пиньероль и долину Перозы, Карл де Невер становился герцогом Мантуанским. Посовещавшись с командирами, Ла Форс отменил атаку, повязал руку белым шарфом и вместе с Мазарини двинулся к испанским позициям.
Генерал де Корду его уже ждал. Он пока еще не получил официальных инструкций, однако на свой страх и риск согласился выполнить условия договора: снять осаду и вывести войска. Военачальники раскланялись, а с крепостных стен неслось громовое «Ура!» и салютовали пушки.
Глава 3
ДЕНЬ ОДУРАЧЕННЫХ
В Лувре на половине короля велись строительные работы, поэтому Людовик временно перебрался в Посольский дом на улице Турнон, неподалеку от Люксембургского дворца. Чтобы быть поближе к королю, Ришелье поселился в Малом Люксембургском дворце, подаренном ему в свое время королевой-матерью. Центр придворной жизни переместился на левый берег Сены.
В воскресенье десятого ноября 1630 года Людовик с утра отправился к мессе в собор Парижской Богоматери и теперь возвращался верхом. В ушах его еще звучали слова проповеди о Прощении, он чувствовал себя радостным и просветленным и вполголоса напевал псалом Давида. Клод де Сен-Симон, неотлучно следовавший за королем, понял, что сейчас его лучше не беспокоить, и молча ехал рядом.
Попадавшиеся навстречу парижане срывали с голов шляпы и кричали: «Да здравствует король!» «Мой добрый народ любит меня!» — умилился Людовик. Глаза его застлали слезы; ему захотелось сделать что-нибудь большое и доброе, и он решил помирить своих родных с кардиналом.
Дома король первым делом послал за Гастоном и Ришелье и заставил брата поклясться в вечной дружбе первому министру. Затем его величество с его преосвященством отправились в Люксембургский дворец, на
— Одну минуточку, господин кардинал, — остановила Мария Ришелье.
Тот замер, предчувствуя недоброе.
— Уже не первый год я имею причины не доверять вам, — заговорила королева все с той же любезной улыбкой, которую могла без труда придавать своему лицу, — но я откладывала объяснение до возвращения в Париж. Теперь вы более не будете заниматься моими делами.
Людовик попытался что-то сказать, но Мария оборвала его резким выкриком:
— Ваш любимец — неблагодарный подлец, хитрец и предатель! — лицо королевы побагровело и щеки затряслись. — И всю родню его я тоже выгоню вон! — взвизгнула она. — В первую очередь эту шпионку Комбале!
Ришелье побледнел как полотно. Он настолько растерялся, что не мог произнести ни слова в свою защиту.
— Сейчас мне не удастся переубедить матушку, — украдкой шепнул ему Людовик. — Придите к ней завтра утром, якобы сдать дела.
Не стоит говорить о том, как Ришелье провел ночь. На следующее утро, в половине двенадцатого (время «туалета королевы»), он поднялся по парадной лестнице Люксембургского дворца на второй этаж и повернул направо, к апартаментам королевы.
К его удивлению, дверь приемной была заперта. Начиная тревожиться, кардинал вышел в галерею, но и там дверь, ведущая в королевские покои, была закрыта, а на его зов никто не откликнулся. Внезапно тоскливое чувство, охватившее сердце Ришелье, сменилось яростью: что он ей, в шуты нанимался! Решительным шагом он прошел в конец крыла, в часовню, откуда маленькая темная лестница вела в королевский кабинет. Ощупью поднявшись по лестнице, он услышал женский шепот: «Сюда, монсеньер!» — горничная королевы-матери, которой Ришелье исправно платил, постаралась раздобыть ключ от потайной двери.
Очутившись за тяжелой красной портьерой, Ришелье сразу услышал громкий, резкий голос королевы, которая возмущенно что-то говорила, постоянно сбиваясь на итальянский. Изредка в ее гневный монолог вклинивались односложные возражения Людовика, но тотчас тонули в потоке обвинений.
Подождав немного, чтобы успокоиться, Ришелье отодвинул портьеру и вышел.
— Ваши величества говорили обо мне? — холодно спросил он.
Мария, стоявшая посреди комнаты, осеклась на полуслове и уставилась на него вытаращенными глазами. Оправившись от изумления, она повернулась к Ришелье, уперев руки в боки, точно торговка на базаре, и выкрикнула:
— Да, о вас! Я вас ненавижу, терпеть вас не могу за вашу наглость! Убирайтесь отсюда и никогда больше не являйтесь мне на глаза! — правая рука королевы взметнулась, указывая на дверь. — Я не желаю ни видеть вас, ни слышать о вас, о вашей родне и ставленниках. Всех вон, всех до единого!
— Но помилуйте, чем…
— Вы за моей спиной ведете дела величайшей важности, даже не ставя меня о них в известность или действуя против моей воли!
— Это поклеп; меня очернили в ваших глазах; если вы позволите мне…