Дьявол в руинах
Шрифт:
Наблюдая за тем, как слезы застилают уголки ее глаз, я отбиваюсь от бьющегося в груди зверя. Я поднимаю палец, затем другой, заставляя себя полностью отпустить конец ремня.
Ремень падает, и голова Бриа откидывается назад. Она вдыхает беспрепятственно. Грудь вздымается, она кашляет, и ее смешанные стоны агонии и облегчения впиваются в мои кости с приятным зудом.
Я прикладываю ладони к ее щекам и вглядываюсь в покрасневшее лицо.
— Я мог бы убить тебя быстро, — говорю я ей, проводя большим пальцем по влажной от грязи коже, чтобы открыть нежную россыпь
Я приближаю свой рот к ее рту, вдыхая отчаянные вздохи, которые она испускает, и вдыхая аромат ее ужаса. Я испытываю острое страдание от ее боли.
Я ничуть не меньше заслуживаю медленной, мучительной смерти. А может, и больше. Моя развратная одержимость этим ангелом — вот почему мы здесь, на этом уровне чистилища. Если бы я просто смог отпустить ее, нас бы здесь сейчас не было.
Любое наказание для нее — это наказание для меня самого.
Набравшись самообладания, чтобы отпустить ее, я отхожу от кресла и направляюсь на кухню. Возвращаюсь с бутылкой воды в руках и ножом. Я кладу нож на тумбу и сажусь на табурет. Я откупориваю бутылку, затем подношу ободок к ее рту.
Вода стекает по ее подбородку, пока в ней не пробуждается жажда, и она жадно глотает. Она стонет в бутылку между отчаянными глотками, и мой член подпрыгивает от этого эротического звука, мгновенно становясь твердым.
Я отнимаю бутылку от ее рта и отвожу взгляд от ее влажных, блестящих губ. Желание опустить молнию, засунуть член в ее горячий рот и всаживать его ей в горло до тех пор, пока она не захлебнется рвотными массами и не начнет проливать слезы, — это демон, шепчущий мне на ухо.
Ее ресницы все еще мокрые от слез, когда она мучительно сглатывает, ее горло раздражено, красные ссадины от ремня полосуют шею. На ней нет косметики, которая могла бы размазаться. Она прекрасна и без нее — она прекрасна в своем разрушенном состоянии.
Сжав челюсти, я отбрасываю мечущиеся мысли в сторону, хватаясь за бутылку.
Внезапно она спрашивает.
— Чем закончилась история? — В моем животе разгорается пламя от ее наглости, от ее абсолютной смелости не сломаться. Мне приходится прикрыть рот рукой, чтобы не улыбнуться.
— Она забрала своего брата с собой в смерть.
Ее подбородок вздергивается еще выше, ноздри раздуваются, а глаза цвета виски пылают новым упрямством.
— И какова же мораль твоей истории, Ник? — Я встаю и иду к столу, где беру нож. Я смотрю на зазубренный край, приближаясь к ней, и провожу большим пальцем по острому кончику.
— Мораль такова, — говорю я, останавливаясь прямо перед ней, — он был наказан за то, что слишком сильно любил свою сестру.
Я избегаю ее взгляда, проводя тонким лезвием по внешней стороне запястья и отрезая кабельную стяжку. После того как я проделал то же самое со вторым, она складывает руки на коленях и потирает красные рубцы на запястьях.
— Иногда, — говорит она слабым хриплым голосом, — наша любовь причиняет боль.
Ее слова ранят меня, правда этого простого утверждения вырезает сухожилия
Я сую нож в задний карман и опускаюсь над ней, вцепившись в ручки кресла. Я наклоняю голову, пробегая глазами по ее грязному лицу и спутанным волосам. Ее янтарные глаза ожидающе смотрят на меня.
— О, ты думаешь, что понимаешь. — Моя улыбка черствая.
Слишком сильная любовь к кому-то может стать своеобразным наказанием. Я кладу ладонь на мягкий стык между ее шеей и плечом. Я поглаживаю ее горло большим пальцем, перемещая руку к затылку, а затем погружаю пальцы в ее волосы.
Я крепко сжимаю и откидываю ее голову назад, а затем рывком поднимаю Бриа со стула.
Паника оживает в ее ослабевшем теле. Она вцепляется в мою руку.
— Куда ты меня ведешь?
Я подхожу к дубовой двери и пинком открываю ее.
— Научить тебя морали этой гребаной истории.
Глава 14
В СЕРДЦАХ САМЫХ БЕЗРАССУДНЫХ ЕСТЬ АККОРДЫ, К КОТОРЫМ НЕЛЬЗЯ ПРИКОСНУТЬСЯ БЕЗ ЭМОЦИЙ
Брианна
Дверь распахивается под ударом Ника. Он крепко сжимает мои густые волосы и втаскивает меня в темную ванную.
Мое сердце бьется в груди болезненными, бешеными ударами. Он не отпускает меня, пока тянется к застекленному душу и поворачивает переключатель. Бронзовая лейка зашипела, и вода хлынула вниз, заливая сухой мрамор.
Ужас охватывает меня изнутри. Дыхание сбивается, горло горит, я закрываю глаза и умоляю, чтобы он убил меня не таким способом. Пусть лучше меня застрелят, изобьют, задушат… чем утопят.
Его хватка ослабевает, и я отстраняюсь, чтобы прикрыться руками и скрыть дрожь.
— Раздевайся, — приказывает он. Затем выходит из ванной, оставляя меня в оцепенении.
Я запускаю пальцы в волосы.
— Черт. — Кожа головы горит, мышцы кричат, и если я сейчас же не сяду, то потеряю сознание.
Я нахожу под туалетным столиком мягкий табурет и вытаскиваю его. Я сажусь и кладу голову между коленями, заставляя свои сжатые легкие сделать три глубоких вдоха, которые выпускаю с дрожью.
Успокаивающий звук душа окутывает меня, и я сосредотачиваюсь на нем, позволяя пару прогнать холод в моих костях.
Единственное, что я знаю наверняка, — это то, что нельзя зарезать Доминика Эрасто и просто уйти. Я облажалась. Я облажалась так ужасно… Он не просто хочет меня убить, он хочет убивать меня мучительно медленно.
И единственная причина, по которой он не покончил с моей жизнью, заключается в том, что, по его мнению, я выполняла приказ отца, и он может выудить из меня какую-то важную информацию… нет, выпытать. А потом мучительно убить меня.
Тоненький голосок пытается пробиться сквозь шум душа и мои мечущиеся мысли, и он говорит, что нужно бороться.
Что я могу потерять?
Прежде чем я слишком глубоко погружаюсь в эти ужасающие мысли, возвращается Ник, неся из другой комнаты зажженную свечу. Пламя мерцает, когда он ставит ее на стойку.