Дьявольский вальс

Келлерман Джонатан

– А как насчет матери Чипа? – поинтересовался я. – Как она умерла?

Он пожал плечами:

– Самоубийство. Снотворные таблетки. Вся семья ненормальная. Хотя не могу сказать, что осуждаю ее. Не могу представить, чтобы жизнь с Чаком была полна святости. Известно, что он любил порезвиться, ему нравится, чтобы была целая компания из трех или четырех молодых грудастых блондинок с умственными способностями, близкими к нулю.

– Вам бы хотелось прибрать всю семейку, так ведь?

– Я не выношу их, – быстро проговорил Хененгард. Он встал, сделал несколько шагов, повернулся к нам спиной и потянулся. – Итак, – продолжал он, – давайте ориентироваться на завтра. Вы вытаскиваете их из дома, мы влезаем в него и разыгрываем Капитана Видео.

– Великолепно, Билл, – сказала Стефани.

Ее пейджер запищал. Она сняла аппарат с пояса и посмотрела на цифры.

– Где у тебя телефон, Алекс?

Я провел ее в кухню и крутился рядом, пока она набирала номер.

– Это доктор Ивз. Я только что получила... Что?.. Когда?.. Хорошо, дайте мне дежурного детского врача... Джим? Это Стефани. Что случилось?.. Да-да. Это уже не в первый раз. Все написано в истории болезни... Абсолютно, продолжай внутривенное вливание. Похоже, что ты все делаешь правильно, но подготовь мне полный токсикологический анализ. Обязательно проверь гипогликемические изменения. Еще проверь, нет ли на теле следов уколов, но так, чтобы никто об этом не знал, хорошо? Очень важно, Джим. Пожалуйста... Спасибо. И держи ее в абсолютной изоляции. Никто не должен входить в ее комнату... Особенно они... Что?.. Снаружи в холле. Оставь портьеры открытыми так, чтобы они могли видеть ее, но никто не должен входить вовнутрь... Мне все равно... Я знаю. Пусть, я буду отвечать, Джим... Что?.. Нет. Держи ее в блоке интенсивной терапии. Даже если ей станет лучше... Мне все равно, Джим. Найди где-нибудь кровать. Этот случай решающий... Что?.. Скоро. Насколько это возможно – наверное, через час. Только... Что?.. Да, конечно... Хорошо, спасибо. Я так тебе обязана.

Она повесила трубку. Белое лицо, вздымающаяся грудь.

– Опять, – проговорил я.

Она посмотрела мимо меня. Схватилась за голову.

– Опять, – сказала она. – На сей раз девочка без сознания.

31

Ночь. В «палатах Чэппи» тихо. В свободных комнатах нет недостатка.

Наша комната находится через две двери от палаты 505W. Палаты Кэсси.

Этот холодный, чистый больничный запах.

Изображения на телеэкране черно-белые, нечеткие и мелкие. Уменьшенная, замкнутая реальность.

В комнате холодно и чисто, но воздух спертый, как в любой больнице, хотя в этой палате долгое время никого не было.

Я пробыл здесь большую часть дня и весь вечер.

А теперь уже ночь...

Дверь закрыта на задвижку. Комната погружена в темноту, за исключением сфокусированной желтой параболы от угловой напольной лампы. Двойные драпировки закрыли Голливуд. Я сижу на оранжевом стуле. Ощущение обреченности, как у любого пациента. Из холла едва доносится транслируемая по громкоговорителям музыка.

Человек, который называет себя Хененгардом, сидит на другой стороне комнаты, вблизи лампы. Он уместился на таком же, как у меня, стуле, который придвинул к пустой кровати. Маленький черный радиопередатчик лежит у него на коленях.

Постель оголена до матраса. На тиковой обивке – клонящийся на сторону бумажный холмик. Правительственные документы.

Та бумага, которую Хененгард читает в данный момент, задержала его внимание более чем на час. Внизу виднеется линия цифр и звездочек, я заметил и слово: «МОДЕРНИЗИРОВАННЫЙ». Но не уверен, правильно ли прочитал, потому что нахожусь слишком далеко и ни он, ни я не желаем менять свои позиции.

У меня тоже есть что почитать: последние отчеты лаборатории о состоянии Кэсси и совершенно новая статья, которую мне всунул Хененгард. Пять печатных страниц – рассуждения профессора У. У. Зимберга по вопросу о мошенничестве с пенсиями, написанные строгим юридическим языком со множеством вычеркнутых черным маркером слов.

Мой взгляд вновь обратился к телеэкрану. На мониторе никакого движения, только медленное падение капель подсахаренной воды в пластиковой трубке. Я исследовал маленький бесцветный мир от края до края. В тысячный раз...

Постельное белье и решетка кровати, пятно темных волос и пухлая щечка. Счетчик аппарата для внутривенного вливания с вводными и выходными трубками и запорами...

Я уловил движение на другой стороне комнаты, но не обернулся. Хененгард вынул ручку и что-то вычеркнул.

В соответствии с документами, которые он показал Майло в кабинете заместителя начальника, в ту ночь, когда искромсали Дон Херберт, он находился в Вашингтоне, округ Колумбия. Когда мы на рассвете ехали в больницу, Майло сказал мне, что проверил эти данные.

– На кого именно он работает? – поинтересовался я.

– Подробностей не знаю, но это какой-то вид секретной оперативной службы, возможно, связанной с министерством финансов.

– Секретный агент? Думаешь, он знаком с нашим приятелем-полковником?

– Сам размышлял на эту тему. Он очень быстро обнаружил, что я занимаюсь компьютерными играми. После того как мы вышли от заместителя начальника; я упомянул имя полковника и в ответ получил недоуменный взгляд; но меня не удивило бы, если они оба бывают на одних и тех же приемах. Скажу тебе одно, Алекс, этот тип не просто оперативный агент, у него за спиной настоящая опора.

– Опора и мотивировка, – добавил я. – Четыре с половиной года, чтобы расплатиться за своего отца. Как, ты думаешь, он смог добыть бюджет в миллион долларов?

– Кто знает? Возможно, поцеловал нужный зад, проткнул нужную спину. Или, может быть, речь шла о заклании быка для нужной персоны. Что бы там ни было, он шустрый парнишка.

– И хороший артист – так близко подобраться к Джонсу и Пламбу.

– Так что в один прекрасный день он выдвинет свою кандидатуру в президенты. Ты знаешь, что превысил скорость на двадцать миль?

– Если я нарвусь на штраф, ведь ты сможешь замять это дело, правда? Ты опять настоящий полицейский.

– Ага.

– Как это тебе удалось?

– Никак. Когда я пришел к заместителю начальника, Хененгард был уже там. Он сразу же вцепился в меня, потребовал, чтобы я объяснил, почему слежу за ним. Я подумал и решил сказать правду – а что мне оставалось делать? Притвориться, что меня не так-то легко напугать и дать департаменту возможность упомянуть меня в сводке за неправильное использование рабочего времени и оборудования? Потом вдруг он начинает засыпать меня вопросами о семье Джонсов. Все это время заместитель начальника сидит за своим столом и не произносит ни единого слова, и я подумал: вот теперь все, начинай думать о частном предприятии. Но, как только я закончил, Хененгард поблагодарил меня за сотрудничество и сказал: это безобразие, что при современном состоянии преступности парень с таким опытом, как у меня, сидит перед экраном, вместо того чтобы заниматься настоящим делом. Заместитель начальника выглядел так, как будто только что втянул через соломинку свиное дерьмо, но помалкивал. Хененгард спросил, могут ли меня подключить к его расследованию – осуществлять связь лос-анджелесского департамента полиции с федеральной службой. Заместитель начальника весь скорчился и сказал: конечно, в планах департамента всегда стоял вопрос о возвращении меня обратно на активную службу. Мы вышли из офиса вместе с Хененгардом, и, как только оказались наедине, он заявил, что ему плевать на меня лично, но вот-вот должно разразиться дело Джонсов, которое он ведет, и мне лучше не становиться поперек дороги, когда он будет готов нанести смертельный удар.