Дьявольский вальс
Шрифт:
– Твой друг Билл сказал, что Чип не входил в больницу через парадный вход. Вероятно, воспользовался одним из ключей отца и вошел через заднюю дверь. Возможно, через грузовой отсек. В это время там никого не бывает. Нам известно, благодаря камере в коридоре, что он поднялся по лестнице и, прежде чем войти в «палаты Чэппи», подождал, пока сестра пятого отделения не вышла в заднюю комнату. Наверное, проделал то же самое и тогда, когда у Кэсси здесь, в больнице, случился первый припадок. Генеральная репетиция. Проскользнуть внутрь заранее, сделать ей такую инъекцию инсулина, которая вызовет только замедленную реакцию, затем поехать домой и ожидать звонка Синди, потом вернуться обратно, чтобы утешать ее в пункте первой помощи. То, что в палатах Чэппи почти всегда не бывает пациентов, облегчило ему возможность приходить и уходить незамеченным.
– И все это время я была помешана на виновности Синди. Великолепно, Ивз!
– Я тоже. Все мы так думали. Она была великолепным объектом для подозрения в синдроме Мюнхгаузена. Низкий уровень самолюбия, спокойный характер, раннее знакомство с тяжелой болезнью, медицинская подготовка. Вероятно, читая различные книги по медицине, Чип натолкнулся на этот синдром, увидел схожесть и понял, что у него появилась возможность разделаться с женой. Именно поэтому он не позволил перевести Кэсси в другую больницу. Хотел дать нам время развить наши подозрения. Работал над нами, как над аудиторией, – так, как работает со своими студентами. Он эксгибиционист, Стеф. Но мы не видели этого, потому что в книгах говорится, что это всегда женщина.
Молчание.
– Он убил Чэда, правда? – спросила Стефани.
– Весьма вероятно.
– Почему, Апекс? Зачем нужно измываться над собственными детьми, чтобы добраться до Синди?
– Не знаю, но скажу одно. Он ненавидит Кэсси. Прежде чем его вывели из комнаты, он бросил на нее взгляд, который был по-настоящему страшен. Чистейшее презрение. Если пленка схватила этот взгляд и если сочтут, что ее можно представить на суде, то обвинителю большего и не потребуется.
Покачав головой, Стефани вернулась к кроватке и погладила волосы Кэсси.
– Бедная малютка. Бедная невинная крошка.
Я сидел на своем месте, и у меня не было желания ни думать, ни говорить, ни чувствовать.
У моих ног на полу пристроились три мягких кролика.
Я поднял одного. Перекладывал из руки в руку. И вдруг нащупал у него в животе что-то твердое.
Открыв клапан, я пошарил в пластиковой набивке, так же, как делал это в спальне Кэсси. На сей раз что-то было запрятано в складке вблизи паха.
Я вытащил этот предмет. Пакетик. Около дюйма в диаметре. Бумажная салфетка, скрепленная клейкой лентой.
Я развернул его. Четыре таблетки. Светло-голубые, на каждой – контур сердца.
– Валиум, – сказала Стефани.
– Вот и тайник. – Я вновь свернул пакетик и отложил его для Майло. – А Чип так упирал на то, что у него нет никаких наркотиков. Все-то у него игра.
– Этих кроликов купила Вики, – проговорила Стефани. – Именно Вики пристрастила к ним Кэсси.
– С Вики будет особый разговор, – заверил я.
– Просто удивительно, – продолжала Стефани, – всему этому нас не учат в шко...
С кроватки донесся писк. Глаза Кэсси судорожно заморгали и открылись. Углы маленького ротика потянулись вниз. Девочка поморгала еще немного.
– Все хорошо, малышка, – проговорила Стефани.
Ротик Кэсси задвигался, и наконец из него послышался звук:
– Эх-эх-эх.
– Все хорошо, милая. Все будет хорошо. Ты будешь здорова.
– Эх-эх-эх-эх.
Девочка опять поморгала. Вздрогнула. Попыталась пошевелиться – не смогла, вскрикнула от огорчения и зажмурила глаза.
Стефани взяла ее на руки и покачала. Кэсси пыталась вывернуться из рук.
Я вспомнил, как она сопротивлялась мне.
Реагировала на беспокойство матери? Или это были воспоминания о мужчине, который приходил ночью, скрытый темнотой, и причинял ей боль?
Но тогда почему она не пугалась каждый раз, когда видела Чипа? Почему она так охотно льнула к нему тогда, когда я в первый раз застал их вместе?
– Эх-эх-эх.
– Шшш, малышка.
– Эх... эх... эх...
– Спи, милая. Спи.
Еле слышно:
– Эх...
– Шш.
– Эх...
Глаза закрылись.
Тихое посапывание.
Стефани подержала ее еще несколько секунд, а затем положила в кроватку.
– Должно быть, магическое прикосновение, – печально произнесла она. И, накинув стетоскоп на шею, вышла из комнаты.
34
Вскоре прибыли медсестра и полицейский.
Я передал полицейскому пакетик таблеток и как лунатик направился к тиковой двери.
Там, в пятом отделении, ходили и разговаривали люди, но я не замечал их. На лифте я спустился на цокольный этаж. Кафетерий был закрыт. Раздумывая, были ли у Чипа ключи и от этой комнаты, я купил кофе в автомате, нашел платный телефон и потягивал напиток, пока справочное бюро по моей просьбе разыскивало номер телефона Дженнифер Ливитт. Поиски результатов не дали.
Прежде чем оператор отключился, я попросил его проверить, есть ли в картотеке номер каких-либо Ливиттов, проживающих в Фэрфаксе. Да, есть два. Один из них, как мне показалось, смутно напоминал номер домашнего телефона родителей Дженнифер.
На моих часах 9.30. Я знал, что мистер Ливитт ложится спать рано, чтобы попасть в пекарню к пяти часам утра. Надеясь, что еще не очень поздно, я набрал номер.
– Алло.
– Миссис Ливитт? Это доктор Делавэр.
– Доктор, как поживаете?
– Хорошо, а вы?
– Очень хорошо.
– Я звоню не слишком поздно?
– О нет. Мы еще смотрим телевизор. Но Дженни здесь нет. У нее теперь собственная квартира. Моя дочка-доктор очень независима.
– Вы должны гордиться ею.
– А как можно не гордиться? Она всегда заставляла меня гордиться ею. Вам нужен ее новый телефон?
– Пожалуйста.
– Подождите... Она живет в Уэствуд-Вилледж, недалеко от университета. Вместе с другой девушкой, очень приличной девушкой... Вот он. Если ее там нет, она, наверное, в офисе – у нее теперь есть еще и офис.