Дыши
Шрифт:
— Записи с камер отслеживают стажеры, их нужно чем-то занять. Камеры устанавливало не полицейское управление Карнэла, а мой приятель. А поскольку стажерам не платят, то никакие ресурсы участка не задействованы.
— Кажется, ты изо всех сил стараешься ради совершенно незнакомого мальчика, — тихо и осторожно заметила я, отставляя бокал в сторону, и взгляд Чейза остановился на мне.
Затем он повернулся ко мне.
— Как и ты, — тихо заметил он в ответ.
— Папа говорит, что неправильный поступок — всегда неправильный, независимо от того, кто его совершает или в отношении кого. Если ты знаешь, что кто-то поступает неправильно, сделай все возможное, чтобы исправить это. Если будешь бездействовать, тогда ты не тот человек, которого
— Ясно, — ответил он, но больше ничего не сказал.
— Вот по какой причине я это делаю. А ты?
Его брови слегка приподнялись, и он ответил:
— Фэй, милая, я — полицейский.
— Но ты прилагаешь столько усилий, — напомнила я ему. — В участке все, эм… немного медлительны?
Он усмехнулся, слегка наклонился ко мне и сказал:
— Нет. Признаюсь, я лезу из кожи вон ради этого паренька не только потому, что я полицейский. Я делаю это, потому что это важно для хорошенькой городской библиотекарши.
Я затаила дыхание, мое сердце затрепетало, и Элла Мэй запела мне на ухо.
— А теперь, — продолжил он, — я хотел бы знать, о чем ты на самом деле думала спросить.
Лори говорила о заботе, честности, великодушии и прощении.
Я не знала, подходит ли то, что я собиралась спросить, к какому-либо из этих слов, кроме «честности», но надеялась, что это также относится и к «заботе».
— Ты ненавидишь своего отца, — мягко сказала я.
Он покачал головой, наклонился ближе и положил ладонь мне на ногу, скользнув вверх, так что его мизинец прижался к изгибу моего бедра, и я попыталась сосредоточиться на его словах, а не на тепле прикосновения или том месте, где я его чувствовала.
— Мой отец — мудак. Вспоминая свою жизнь, он всегда был со мной строг, слишком суров, жесток так, как я никогда не был бы с ребенком, но я не подвергался психологическому насилию. Он по-своему видит жизнь, людей и их поступки, и наши взгляды на это не сходятся. Это нормально, когда ты общаешься с ребенком. Но когда твой сын становится мужчиной, и не делает ни хрена, чтобы потерять твое уважение, ты должен ценить это, в том числе, уважать мнение, которое у него развивается, и то, как он начинает смотреть на мир. Мой отец этого не делал. Он хотел, чтобы я был тем, кем он хотел меня видеть, а иное отказывался принимать. Думаю, в этом я похож на него, потому что отказался быть кем-то другим, кроме того человека, которым хотел быть. Это означало столкновение. Я перескочил класс и в семнадцать поступил в Академию. Никогда не возвращался домой больше, чем на неделю или две, даже летом, находил работу, которая держала меня подальше. Все потому, что отец не переставал настаивать на своем. А я не прекращал сопротивляться.
— Звучит не весело, — прошептала я, потому что так на самом деле и было, и мне не нравилось, что Чейз вырос в такой обстановке.
— Нет, — согласился он.
— Мне жаль, — продолжила я шептать.
— Мне тоже. И чем старше я становился, тем ситуация все больше ухудшалась, потому что он так и не смирился. Он ненавидел меня за то, что я коп. И до сих пор ненавидит. Навещает меня, только чтобы сказать именно это. Не регулярно, но и одного раза слишком много. В жизни всякое случается, и дерьмовые моменты тоже, но для себя я уяснил, что отец плохой человек. Он изменяет маме. Причем неоднократно. И делал это с самого начала. Я не против этого.
Я сжала губы, чтобы сдержать слова, которые рвались с языка, и Чейз снова показал, что может читать мои мысли.
Я поняла это, когда его ладонь исчезла с моей ноги, но только для того, чтобы подцепить мой табурет и дернуть его на себя, в то же время, развернув меня лицом к себе. Затем он придвинул свой табурет ближе ко мне, его ноги были широко раздвинуты, так что окружали мои, его руки легли по обе стороны моей шеи, и он притянул меня к себе, так что наши лица оказались рядом.
Я опустила ладони на его (очень твердые, черт возьми)
— Между нами все идет хорошо, однажды я подробно расскажу тебе обо всем том дерьме, которое со мной произошло, включая меня и Мисти. Но ты живешь в этом маленьком городке, и я не упускаю из виду, что люди болтают, и многие из этих разговоров за последние шесть лет были обо мне и Мисти. Мне интересно, захочешь ли ты рискнуть начать отношения среди всех этих сплетен, но сейчас ты должна понять, что я не любил ее. Меня вынудили жениться на ней, и это прозвучит чертовски хреново и запутанно, но я сделал это, чтобы защитить свою мать. Мисти знала, что ее ждет, потому что я сразу сказал ей, что никоим образом не собираюсь быть ей мужем.
Его пальцы сжали мою шею, и он наклонился ко мне еще ближе, прежде чем продолжить.
— Ни в каком смысле, детка. Мы не спали в одной постели. Я не целовал ее, желая доброго утра или спокойной ночи. Мы не ужинали вместе. Я не сообщал ей, когда ухожу и когда возвращаюсь домой. Ни разу, после того, как мы поженились, я не занимался с ней любовью. До этого у нас была связь, но мы никогда не занимались любовью. Есть разница, и она никогда не получала этого от меня. Я прямо сказал ей, что наш брак — клочок бумаги. Она хотела этого от сделки, на которую рассчитывала, это она и получила. Но она меня не поняла. Для меня она была соседкой по комнате, которая мне не очень нравилась.
Когда он замолчал, я сочла необходимым сделать комментарий.
— Ты прав, Чейз, это запутанно.
Он ухмыльнулся, но не весело, а как-то по-другому. Чего я не поняла. Может, печально. Может, мрачно. В любом случае, это не было хорошо, поэтому мои пальцы на его бедрах рефлекторно сжались.
— Это нелегко объяснить, — продолжил Чейз. — И должен сказать, милая, я чувствую себя таким же чертовски взволнованным, что получил с тобой шанс, о котором даже не смел и мечтать, как и чертовски потерянным, потому что понятия не имею, как объяснить тебе все то, что со стороны выглядит плохо. Так что я скажу все прямо. Я не считал это изменой ей, потому что в глубине души не был на ней женат. Она ничего для меня не значила. Она поймала меня в ловушку. Сделала это намеренно. Пи*дец каким мерзким способом. Из-за этого моя семья подверглась опасности, а Мисти некой е*анутой частью сознания полагала, что как только я буду связан с ней юридически, она сможет влюбить меня в себя. Мы знали друг друга раньше, были в городе, в барах и в моей постели. Она знала, что я за человек. Не понимаю, как она могла подумать хоть на одну гребаную секунду, что сможет провернуть это дерьмо и завоевать меня. Но она пошла на это. Потом быстро узнала другое. Я не проявлял к ней доброты. Пока она была жива, я считал, что она этого заслуживала. Не желая больше терпеть подобного отношения, она могла бы уйти, сделать мне подарок, позволив быть свободным, и показать, что в ней есть что-то хорошее. Но сейчас я признаю, что не был добр к ней отчасти, чтобы заставить ее оставить меня, нахрен, в покое. После ее смерти мое отношение к ней свело меня с ума. Она была плохой женщиной. Но ни одна женщина, хорошая или плохая, не заслуживает быть застреленной.
— Это правда, — прошептала я.
— Да, — согласился он.
— Чейз? — мягко позвала я, но мне не было необходимости привлекать его внимание, когда он сидел так близко, что был практически всем, что я могла видеть, и нельзя не сказать, что я полностью владела его вниманием.
— Да, детка.
— Не знаю, слышал ли ты разговоры. Или передал ли кто тебе городские слухи. Но ты должен знать, что все предполагают, что произошло нечто подобное, о чем ты мне сейчас рассказал. И ты должен знать, что никто не винил тебя за то, как ты поступал, когда был женат на Мисти. Ты также должен знать, что ты всем всегда нравился. Все желали тебе только лучшего. Включая меня.