Джек Абсолют
Шрифт:
Луиза внимательно присмотрелась к нему и кивнула.
— Я тебе верю. Но ты говорил, что у тебя есть еще какая-то причина желать поражения мятежников.
— Да. Нечто чуть более личное.
Он снова повернулся и уставился на пламя. Убеждая ее, Джек заговорил было громко, но сейчас его голос снова упал.
— Это имеет отношение к усыновившему меня народу.
— Могавкам?
— Не только. Ко всем племенам, хотя с иными из них мне случалось и враждовать. Но в особенности, конечно, я беспокоюсь об ирокезах. Я жил среди них... встретил там свою любовь. Многое в их жизни заслуживает восхищения, хотя нельзя не признать, что
— Ты полагаешь, что мятежники этого делать не станут?
— Я знаю, что не станут!
Джек тоже приподнялся на колени и заговорил так, словно отстаивал свое мнение где-нибудь в лондонской таверне, в споре с искусным полемистом вроде Шеридана.
— Британский акт по Северной Америке тысяча семьсот шестьдесят третьего года предоставил индейцам неотъемлемые права, прежде всего право на племенные земли. Границы владений туземцев определены договорами, которые американцы считают неприемлемыми и нетерпимыми. Говоря «американцы», я имею в виду людей, родившихся в колониях и связывающих свою жизнь именно с ними, а не с Англией. Они стремятся извлечь из этой страны максимум прибыли, считая себя кем-то вроде пайщиков компании по ее освоению. Компании во главе с Джорджем Вашингтоном. Эти люди давно зарятся на земли индейцев и ненавидят британские законы, которые им препятствуют. Их манят не только владения моих братьев, но и территории западнее Аллегенов: Огайо, Мичиган, Индиана, Висконсин... — Он покачал головой. — Это будет похоже на историю любой войны. Алчные люди не могут смириться с тем, что кто-то более слабый, чем они, владеет чем-то, чего они домогаются.
— Понятно, — задумчиво пробормотала Луиза. — Об этом я, признаться, не думала.
— Джозеф Брант как-то назвал этот акт шестьдесят третьего года Индейской великой хартией. Великая хартия вольностей есть краеугольный камень английской свободы, а свобода — это то, за что стоит сражаться.
— Конечно. Конечно, да.
Луиза подняла глаза куда-то к кронам деревьев, но спустя миг снова взглянула на него и сказала:
— Что ж, Джек Абсолют! Я рада, что снова увидела тебя столь пылким, а то уже начала задаваться вопросом: неужели внимание, которое ты выказывал мне на корабле, было лишь результатом воздействия морского воздуха да прекрасных вин из коллекции Бургойна? Приятно узнать, что это не так.
Она потянулась к нему, взяла его за рубашку и притянула к себе. Абсолют не противился. Он заключил Луизу в объятия, и губы их встретились.
То был поцелуй, которого Джек желал с момента своего возвращения, первый после того, бегло сорванного, когда Луиза покидала корабль. Джек так долго мечтал об этом, и ему хотелось надеяться, что о том же мечтала и она. И пока длился этот поцелуй, Джек успел забыть обо всем.
С глубоким, почти театральным вздохом Луиза повалилась на спину. Джек замешкался, что стоило ему оторванной пуговицы.
— Луиза...
— Что, Джек?
И тут Джек рассказал о разговоре с ее отцом и о данном им слове.
— Ты обещал это моему отцу? — Удивление быстро перешло в ярость, которую она тщетно пыталась сдержать. — И он посмел предположить, будто я... будто я могу... Счел меня не способной отвечать за себя?
— Я уверен, Луиза, что он не имел в виду ничего такого. Просто ему...
— Еще как имел! И ты тоже, со своим дурацким обещанием. Вообразил себя неотразимым...
Он протянул к ней руку, но она отдернулась.
— И бьюсь об заклад, ты дал ему слово джентльмена.
Джек еле заметно кивнул.
— Это ты-то — джентльмен?
— Я им бываю, — пробормотал Джек. — От случая к случаю.
Последнее почему-то взбесило девушку окончательно. Она вскочила и напролом бросилась в чащу. Путь ее был отмечен треском ломающихся ветвей.
— Луиза! — окликнул Джек, хотя понимал, что толку не будет. Он провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом, выругав себя, ее отца, своего собственного батюшку, войну, всех джентльменов на свете и все то, что только можно было проклясть, а затем затоптал для безопасности костер. Берестяной шалаш удерживал тепло, так что, завернувшись в одеяло, Джек почувствовал себя вполне уютно.
По прошествии примерно получаса Луиза вернулась, несколько успокоенная.
— Прости, — сказала она.
— Это ты меня прости. — Джек пожал плечами. — Ты ведь знаешь, дело не в том, что я не хочу...
— Ничего я не знаю.
— И кроме того, ты знаешь, что к этому... разговору мы еще вернемся. После того, как я буду свободен от данного слова.
Он откинул одеяло. После недолгого колебания Луиза легла рядом, повернувшись к нему спиной. Джек прикрыл их обоих одним одеялом и улегся снова. Их тела соприкасались, и, чтобы хоть как-то отвлечься от этого, Джек в отчаянии попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом. О чем угодно: о вигах, о холодных морях Корнуолла, о матери, о бильярдных киях... о нет! Скаковые лошади, гвозди...
Он почувствовал, что Луиза дрожит, и подумал, что к ее глазам, возможно, подступили слезы. Но когда она заговорила, в ее голосе звучал смех.
— Итак, нам нужно добавить еще три титула к твоему имени. Дай-ка подумать. Ты уже солдат, могавк, драматург и дуэлянт. Мы также обнаружили, что ты кулинар. Произведем тебя еще в... джентльмены, — она окрасила это слово язвительным скептицизмом, — и...
— И?
— В глупцы. Да, Джек Абсолют, ты, вне всякого сомнения, полноправный глупец.
Он чуть плотнее прижал девушку к себе.
— Вот титул, которым я владею давным-давно. Во всяком случае, если послушать Ате.
Она рассмеялась снова, зевнула, и дыхание ее замедлилось. Кажется, Луиза мгновенно уснула.
А вот глупец, напротив, бодрствовал еще довольно долго.
Порой он почти готов был поверить в то, что на самом деле никакой войны нет, а он всего-навсего совершает одно из тех долгих путешествий по лесам, каких в его жизни было множество. Только вот на сей раз вместо Ате рядом с ним находилась спутница, в некоторых отношениях более приятная: она не втягивала его в бесконечные споры о Шекспире, не предлагала посостязаться в беге, стрельбе или снятии шкур и не жаловалась на его стряпню.
Что касается последнего пункта, то Луиза, напротив, всячески нахваливала его кулинарные умения, даже после того, как мука и бекон подошли к концу и ему пришлось собирать лопухи и коренья рогоза. С этим гарниром Джек запек в золе двух белок, которых ему удалось добыть, метнув нож. Стрелять в этих краях он остерегался.
Луиза, похоже, разделяла его любовь к лесной жизни, и хотя оба они с течением времени становились все грязнее, ее привлекательности это ничуть не уменьшало. Даже наоборот.