Джек Потрошитель
Шрифт:
Они дошли до Петтикоут-лейн, и миссис Лилли с изумлением заметила, как Сикерт со своим саквояжем исчез на темной улице, «словно туман поглотил его». На улице было темно, как ночью. Женщины искали Сикерта «на бесконечных темных улицах, пока окончательно не выбились из сил». А он засмотрелся на несчастных бедняков, сидевших на ступеньках своих жалких жилищ, и радостно восклицал: «Какая голова! Какая борода! Настоящий Рембрандт!» Отговорить его от подобных прогулок было невозможно. А ведь путь его пролегал всего в нескольких кварталах от тех мест, где тридцатью годами раньше Потрошитель совершал свои убийства.
В 1914 году началась Первая мировая война.
Я спросила у Джона Лессора о черном саквояже его дяди, и он ответил, что никто из родственников никогда не упоминал о подобном саквояже, принадлежавшем Уолтеру Сикерту. Я настойчиво пыталась его разыскать. Если он хранил в нем окровавленные ножи, анализ ДНК мог бы дать нам очень интересные результаты. Слово «кустарник», написанное на саквояже, могло показаться современникам странным, но на самом деле это совершенно нормально. Полиция, расследовавшая преступления Потрошителя, обнаружила окровавленный нож в кустарнике неподалеку от дома, где жила мать Сикерта. Окровавленные ножи стали появляться в разных местах. Казалось, что их оставляют намеренно, чтобы разозлить полицию и соседей.
В понедельник после убийства Элизабет Страйд Томас Корам вышел из дома своего друга в Уайтчепеле и обнаружил нож на нижней ступеньке лестницы, ведущей в прачечную. Лезвие было примерно с фут длиной с тупым кончиком и черной рукояткой. Нож был завернут в окровавленный белый носовой платок и перевязан бечевкой. Корам не стал трогать нож, а немедленно бросился за местным констеблем, который позже показал, что нож лежал на том самом месте, где он сам стоял всего час назад. Констебль описывает нож, как «испачканный» засохшей кровью. Как ему показалось, это был обычный кухонный нож. Сикерт отлично готовил и часто развлекал своих друзей, готовя им что-нибудь необычное.
Полиция стала опрашивать членов социалистического клуба, распевавших свои песни, пока убивали Элизабет Страйд, а Потрошитель спокойно направился к Майте-сквер, где крутилась другая проститутка, Кэтрин Эддоуз, недавно вышедшая из тюрьмы. Если Потрошитель направился прямо на Коммершиал-роуд и свернул налево на Олдгейт Хай-стрит, чтобы попасть в лондонское Сити, место его следующего преступления оказалось всего в пятнадцати минутах ходьбы от места предыдущего убийства.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ПОДОБНЫЕ ТИПЫ
Кэтрин Эддоуз провела вечер пятницы в ночлежке к северу от Уайтчепел Роуд, потому что у нее не было четырех пенсов, чтобы заплатить за свою половину постели Джона Келли.
Она жила с ним уже семь или восемь лет в меблированных комнатах на углу Флауэр и Дин-стрит в Спиталфилдзе. До Келли Кэтрин жила с Томасом Конвеем и родила ему троих детей. Двум мальчикам было пятнадцать и двенадцать лет, а двадцатитрехлетняя дочь Энни вышла замуж за трубочиста.
Сыновья жили с Конвеем, который бросил Кэтрин из-за ее беспробудного пьянства. Кэтрин годами не виделась ни с ним, ни с детьми. В прошлом она иногда приходила, но только тогда, когда ей нужны были деньги. Хотя они с Конвеем не были женаты официально, он кое-что ей покупал и платил за нее. Его инициалы были вытатуированы на ее левом предплечье.
Кэтрин
В пятницу, 28 сентября, Келли вернулся в меблированные комнаты на углу Флауэр и Дин-стрит в Спиталфилдзе, а Кэтрин осталась на свободной кровати в ночлежке. Неизвестно, что она делала той ночью. На следствии Келли показал, что она не была уличной женщиной, поскольку он не потерпел бы, чтобы его женщина была с каким-нибудь другим мужчиной. Кэтрин никогда не приносила ему денег по утрам, сообщил Келли, желая развеять последние сомнения в том, чем женщина зарабатывала себе на жизнь. Он утверждал, что Кэтрин не была алкоголичкой и напивалась лишь изредка, по особым случаям.
Кэтрин и Келли считали себя мужем и женой и регулярно платили по восемь пенсов за двуспальную постель в ночлежке. Впрочем, иногда они ссорились. Несколько месяцев назад Кэтрин ушла от Келли на «несколько часов», но Келли под присягой поклялся, что в целом они с Кэтрин жили вполне мирно. Он сказал, что в субботу утром она предложила заложить кое-что из собственной одежды, чтобы купить еды, но он настоял на том, чтобы заложить его ботинки. Кэтрин так и сделала, выручив полкроны. Эта закладная квитанция и еще одна, которую они купили у какой-то женщины на сборе хмеля, надежно покоились в одном из карманов Кэтрин. Она не теряла надежды на то, что когда-нибудь сможет выкупить ботинки Келли и остальные вещи.
В субботу утром, 29 сентября, Кэтрин встретилась с Келли между десятью и одиннадцатью часами на старом вещевом рынке в Хаундсдиче, возникшем на месте старинного римского рва, окружавшего Лондон. Хаундсдич располагается между Олдгейт Хай-стрит и Бишопсгейт Уизин. Этот район с северо-востока прилегает к лондонскому Сити. Большую часть вырученной суммы Кэтрин и Келли потратили на еду. После плотного завтрака Кэтрин отправилась по своим делам. И меньше чем через пятнадцать часов она оказалась хладным трупом, из которого вытекла практически вся кровь.
Днем она надела на себя почти все, что у нее было: черный жакет с искусственным мехом на воротнике и манжетах, два верхних жакета, отделанных черной шелковой тесьмой и искусственным мехом, ситцевую блузку в цветочек с тремя оборками, коричневый льняной корсаж с черным бархатным воротником и коричневыми металлическими пуговицами спереди, серую нижнюю юбку, очень старую зеленую шерстяную юбку, очень старую и истрепанную синюю юбку с красной оборкой на светлой саржевой подкладке, белую рубашку, мужской белый жилет с пуговицами спереди и двумя карманами, коричневые чулки, зашитые на носке белыми нитками, мужские ботинки (правый был зашит красной нитью), черную шляпку с бархатной отделкой, белый фартук. На шею она повязала красный шелковый и большой белый платки.