Джек Потрошитель
Шрифт:
В одном из многочисленных карманов лежали еще один носовой платок, шпильки, мыло, веревка, белая тряпка, кусок льняной ткани, белые и синие нитки, две черные глиняные трубки, красный кожаный портсигар, расческа, булавки и иголки, моток пеньки, наперсток, столовый нож, чайная ложка и две баночки из-под горчицы, в которых Кэтрин хранила сахар и чай, купленные на деньги от заклада ботинок. У Келли не осталось денег на ночлег. В два часа Кэтрин сказала ему, что отправляется в Бермондси, на юго-восток города. Может быть, она собиралась зайти к своей дочери Энни.
Энни жила на Кинг-стрит. По-видимому, Кэтрин не знала, что ее дочь уже давно не
В тот день мать и дочь так и не встретились. Никто не знает, где была Кэтрин. Может быть, она действительно отправилась в Бермондси и с разочарованием обнаружила, что дочь переехала. Может быть, соседи сказали ей, что Энни с мужем съехали отсюда уже два года назад. Никто не знал, с кем Кэтрин разговаривала и где она собиралась искать дочь. Может быть, Кэтрин вообще не была в Бермондси, а просто хотела скрыться от Келли, чтобы заработать несколько пенни на джин. Она отлично знала, что ее родные не желают с ней знаться. Кэтрин была пьянчугой, опустившейся, аморальной женщиной, место которой в сточной канаве. Она была «несчастной», стыдом и позором своих детей. К четырем часам она не вернулась к Келли. Ее забрали в полицейский участок Бишопсгейт за пьянство.
Полицейский участок располагался к северу от Хаундсдича, где Келли в последний раз видел Кэтрин и где они вместе проели деньги, вырученные за ботинки. Когда ему сообщили, что Кэтрин забрали за пьянку, он решил, что в камере она в безопасности, и улегся спать. На следствии он показал, что был уверен в том, что ее продержат до утра. Как и остальные жертвы Потрошителя, Кэтрин была «трезвой, спокойной» женщиной, которая шумела и громко распевала на улицах, лишь когда выпьет лишнее. А это случалось крайне редко. Ни одна из жертв Потрошителя не была алкоголичкой, как утверждали их друзья, вызванные на следствие.
Во времена Кэтрин Эддоуз алкоголизм не считался болезнью. «Бытовое пьянство» считалось признаком «слабого ума» или «слабого интеллекта». Пьяницы попадали или в психушку, или в тюрьму. Пьянство было явным признаком того, что человек не отличается высокой моралью, что он грешник, поддавшийся пороку, полный идиот, не отвечающий за себя. Никто не признавался в пьянстве, а для вредной привычки изобретались самые разнообразные эвфемизмы, как это происходит и сейчас. Люди пили. Пили много. Об этом все знали. Люди были готовы на все, чтобы только выпить. Кэтрин Эддоуз в субботу вечером была пьяна мертвецки. В 8.30 она свалилась возле дома на Олдгейт Хай-стрит. Констебль Джордж Симмонс поднял ее и велел идти домой. Он прислонил ее к стене, но женщина не держалась на ногах.
Симмонс позвал другого констебля, и вдвоем они доставили Кэтрин в полицейский участок Бишопсгейт. Кэтрин была слишком пьяна, чтобы сообщить, где она живет, кто мог бы за ней прийти. Когда у нее спросили, как ее имя, она пробормотала: «Никак!» Около девяти вечера ее поместили в тюрьму. В четверть первого ночи она проснулась и стала петь. Констебль Джордж Хатт показал на следствии, что он заходил в камеру несколько раз. В час ночи Кэтрин спросила, когда ее отпустят. Полисмен ответил, что лишь тогда, когда она сможет позаботиться о себе.
Кэтрин сообщила, что вполне
Констебль Хатт отпер двери и выпроводил Кэтрин из участка, не забыв предупредить, чтобы та закрыла за собой входную дверь. «Спокойной ночи», — пожелала полицейским Кэтрин, оставила входную дверь открытой и направилась к Хаундсдичу, где девять часов назад должна была встретиться с Джоном Келли. Никто не знает, почему Кэтрин пошла этой дорогой, а потом свернула в Сити, к Майте-сквер. Дорога туда должна была занять у нее восемь-десять минут. Может быть, она собиралась немного подзаработать. Она никак не ожидала, что в Сити с ней может случиться что-то плохое. Богатый район днем полон людей. Но те, кто работает на Майте-сквер, живут в других местах. Кэтрин Эддоуз и Джон Келли тоже жили в другом месте.
Обычно они обитали в меблированных комнатах на углу Флауэр и Дин-стрит, то есть вне Сити. Поскольку Келли не догадывался о том, чем женщина зарабатывает на жизнь (по крайней мере так он утверждал на следствии), она решила, что будет разумнее на какое-то время задержаться в Сити, а не тащиться домой и не нарываться на разборку. Может быть, Кэтрин вообще не сознавала, что делает. Она пробыла в тюрьме меньше четырех часов. Нормальный человек способен переработать одну унцию алкоголя в час. По-видимому, Кэтрин напилась от души, поскольку констебль Симмонс не мог поставить ее на ноги. Когда констебль Хатт выставил ее из участка, она все еще оставалась пьяна.
Даже в самом лучшем случае у нее должна была кружиться голова и трястись руки. Подобное лечится подобным. Кэтрин нужно было выпить и лечь спать, но ни того ни другого она без денег получить не могла. Ее мужчина сейчас пошлет ее к черту, поэтому нужно заработать несколько пенни и найти себе ночлег. Что бы Кэтрин ни думала, Келли не занимал ее мысли. Майте-сквер располагается в противоположной стороне от угла Флауэр и Дин-стрит, где сейчас спокойно храпел Келли.
Прошло полчаса с того момента, как Кэтрин выпустили из камеры. Коммивояжер Джозеф Лавенде и его друзья Джозеф Леви и Гарри Харрис вышли из клуба «Империал», что на Дьюк-стрит в Сити. Шел дождь, поэтому Лавенде немного опередил своих спутников. На углу Дьюк-стрит и Черч Пассаж, улицы, которая вела к Майте-сквер, он заметил мужчину и женщину. На следствии Лавенде показал, что мужчину он видел только со спины и может сказать лишь то, что он был выше женщины и что на нем, возможно, была шляпа с козырьком.
Женщина была в черном жакете-и черной шляпке. На улице было очень темно, поэтому Лавенде не смог опознать одежду Кэтрин Эддоуз, когда ему ее предъявили в участке. Однако он смог точно определить время, когда увидел женщину и мужчину. Было полвторого ночи, по крайней мере столько показывали его часы. «Сомневаюсь, чтобы я смог узнать этого человека, — сказал на следствии Лавенде. — Я не слышал ни одного слова. Непохоже было, чтобы эти двое ссорились. Они беседовали очень спокойно. Я не оборачивался, чтобы посмотреть, куда они пошли».