Джесси
Шрифт:
– Ну, всё-всё! Молчу, как рыба! Уж и сказать ничего нельзя… – обиделась в шутку Наташа.
Атмосфера в комнате была домашняя, веяла теплом. Даже в казенной обстановке студенческой общаги девчата ухитрялись создать уют, и Гене нравилось бывать у них. Но сегодня он не стал засиживаться долго и, поблагодарив за чай, засобирался домой. Вика вышла проводить его. Они вместе сошли по ступеням общежития. Гена попрощался и пошел по дорожке, но, пройдя немного и, подчиняясь внутреннему наитию, обернулся. Вика стояла на том же месте и смотрела ему вслед. Он вернулся к ней, взял её руки в свои.
– Ты
– Гена, ты только не обижайся, ладно?..
– Пока ещё не знаю даже – за что.
– Не заходи за мной завтра, когда пойдёшь в церковь… Хорошо?..
– Хорошо. Только при чем здесь «не обижайся?»
– Мне показалось, что ты можешь обидеться… А мне нужно просто разобраться в себе самой.
– Ты вольна поступать так, как знаешь, и тебе не нужно не перед кем оправдываться. И уж тем более – чувствовать себя виноватой. – Он чуть сжал её пальцы, улыбнулся. – Иди в комнату, отдохни, хорошенько выспись и если хочешь – я приду к тебе завтра вечером.
– Приходи, я буду ждать… – Колыхнулись радостные огоньки в её глазах.
Вока примерял перед зеркалом одежду, которую носил до армии. Костюм, бывший впору два года назад, теперь плотно обтягивал фигуру, собравшись морщинами у застегнутых пуговиц. Он присел, вытянув вперед руки – раздался треск лопнувших по швам брюк. Стоявшая в дверях Катюшка прыснула от смеха. Вока оглянулся. Катюша стояла, зажав рот ладошкой, чтобы не рассмеяться еще громче. Вока хотел было уже рассердиться – всё-таки хоть и младший из братьев в семье, а её-то старше! Но представил себя со стороны и расхохотался сам. Он снял костюм; рубашка, стянутая пуговицами, готовыми вот-вот лопнуть, также представляла жалкое зрелище. На смех в комнату заглянул Павел, средний из братьев.
– Да-а, братуха, раздобрел ты чуток на казенных-то харчах! – подчеркивая комичность ситуации, почесал он затылок и, едва сдерживая подступивший смех, глядел на Воку, походившего на школьника, втиснутого в прошлогоднюю форму, из которой тот безнадежно вырос. – Ну, да сильно не отчаивайся! – успокоил он младшего брата. – Брюки оденешь свои, армейские, сейчас это даже модно, а рубаху мою возьми. Да ботинки померяй! Может, уже тоже малы?
Ботинки были впору. Это было воскресное утро – Вока и вся его семья собиралась в церковь.
Возвращение ребят из армии в евангельской церкви всегда событие; за каждого молились, писали письма… И теперь все считали своим долгом подойти поздороваться. И хоть обычное это дело, но Вока был растроган. Он видел вокруг себя радостные лица и понимал, что часть жизни, которой посвящены два года, позади. И отчего-то вновь печально стало на душе. Служба редко где бывает легкой, а уж в железнодорожных-то войсках на севере – тем более. И сейчас, когда всё уже позади, он ощущал, словно и не с ним всё это было. Будто бы, это не он был там, где зимой порою даже железо не выдерживает морозов – лопается. И не он видел, как мощные взрывы заложенной в шурфы взрывчатки сносят сопки, оставляя вокруг только развороченную дымящуюся землю, да на сотни метров разбросанными огромные камни. Словно не он был свидетелем того, как через непроходимые топи, горные перевалы и дикую тайгу тянут насыпь под железнодорожное полотно обыкновенные, ничем с виду не примечательные люди, но с волей крепче стали, которую не в силе сломить ни холод, ни летняя душная парниковая жара, ни нудная мошка, набивающаяся летом в рот и нос, стоит лишь снять накомарник, ни какие-то другие, будь то жизненные или же природные, невзгоды. Вроде бы, как кино про всё это посмотрел, и не с ним всё это было…
Гена на служение чуть запоздал – вошёл, когда хор уже начал петь и тихонько устроился в заднем ряду. По окончании служения он вышел на улицу и встал невдалеке от входа, дожидаясь Воку; друг был окружен теми, кто не успел поприветствовать его до начала служения. Вскоре Вока вышел и, радостно улыбаясь, подошел к нему.
– Вот ты где! А я тебя в зале искал.
– На улице лучше.
– Заходил к тебе вчера вечером. Людмила Александровна сказала, что ты куда-то ушёл.
– Да, она мне говорила.
– Где пропадаешь по вечерам? – Вока смотрел, улыбаясь.
– Ну, ясно где: на свидании с девушками.
– Сразу с несколькими?
– Нет, чаще с одной.
– Рад за тебя! – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Вока.
Гена рассмеялся:
– Нет, знаешь, ловеласом я так и не стал.
Теперь засмеялся уже Вока.
– И похоже, очень об этом сожалеешь.
– Не скажу, чтоб так уж очень…
– Ну, всё, всё! О девушках – ни слова. Что делать собираешься?
– До вечера ничего, а вечером иду в гости. Хочешь, вместе пойдём?
– Годится! Тогда давай, до вечера! А сейчас извини – мне ещё с пастором нужно повидаться.
– До вечера. – Протянул руку Гена.
– До встречи!
И друзья обменялись рукопожатиями.
Им не пришлось подниматься в комнату. Вика сидела на скамейке у общежития с раскрытым томиком Есенина на коленях.
– Гена! – окликнула она, заметив их у подъезда общежития.
Гена и Вока подошли к ней.
– Познакомься, Вика, это Вока. Если помнишь, я тебе о нём рассказывал.
– Да. Конечно же помню! Воин-десантник, кажется, – сама не зная почему, сказала Вика. Хотя хорошо помнила, что он служил где-то на стройке.
– Железнодорожник, – поправил Вока. – Впрочем, уже бывший.
Вика закрыла томик и с нескрываемым интересом взглянула на него.
– Вока, – едва заметно кивнув головой, представился он. Затем, чуть смутившись: – То есть, Володя. А, в общем-то, всё равно… Можно и Вока!
– Виктория, – улыбнулась Вика и добавила: – Хотя тоже можно просто – Вика.
Вока явно чувствовал себя неловко, не зная, о чем говорить дальше. И Гена, выручая друга, предложил всем вместе прогуляться. Они шли по улице, но оживленного разговора не получалось. Говорил больше Гена. Вока смущался присутствием Вики; Вика – присутствием Воки.
– А может, в кафе? – предложил Вока, когда его молчание уже могло быть воспринято, как будто он тяготится обществом Гены и Вики.
– Ты как, Вик? – взглянул на неё Гена.
– Я как все! – Во взгляде Вики плескались озорные огоньки.