Джесси

Козырев Валерий

– Если хочешь, могу дать почитать книги одного известного православного священника.

– Считаешь, мне это нужно?..

– Думаю, да. По крайней мере, не повредит.

– Извини, мне необходимо время, чтобы разобраться с тем, что сейчас у меня в душе… И книги вряд ли в этом помогут. Как-нибудь в другой раз, хорошо?

– Как хочешь, – улыбнулся Гена.

Она вновь взглянула на него – на этот раз его глаза улыбались совсем грустно.

Они опять шли молча. Вика витала в своих мыслях. Ещё совсем недавно в её жизни всё было ясным, предельно понятным и зачастую – предсказуемым. Церковь, занятия в институте, читальный зал, встречи с Геной – и всё это устраивало её. Подсознательно она всегда старалась избегать резких жизненных перемен и даже боялась их. Сейчас же ощутила себя стоящей перед каким-то нелепым, совершенно ненужным ей выбором. Прежде подобное переживание показалось бы ей абсурдным. Какой выбор?! Зачем? Было бы смешно предположить, что её подобное состояние – это реакция

на слова той старушки, достойной более жалости, нежели осуждения. Но тогда – что же это?.. Наскучило однообразие служения евангельской церкви, столь восхищавшей её когда-то, и захотелось других, более волнующих душевных переживаний?.. Она слышала, что есть люди, переходящие из церкви в церковь лишь в поисках новизны ощущений. Но она никогда не искала в церкви только лишь эмоциональных переживаний! Тогда – что же с ней происходит?.. Неведомый до этого конфликт внутри себя самой? Или это то, о чем говорят: «душа неспокойная и бунтарская мечется в поисках истины»? И возможно, её место вовсе не в евангельской, а в православной церкви? А какая, в общем-то, разница, в какой она церкви, если что здесь, что там – поклоняются одному и тому же Богу! Или Бог все-таки не один, и в каждой церкви он свой, единственно истинный?.. Подобные рассуждения, наверное, кощунственны… Перед глазами как-то особенно отчетливо представилось лицо обернувшейся к ней старушки и её угрожающе указующий в небо перст. Бедная бабуля, у которой наверняка есть любящие её внуки и внучки… Вике вспомнились и ответные обвинения прихожан её церкви, которые были ничуть не лучше слов пожилой женщины и более обвиняли, нежели оправдали их самих… С самого детства поделила она людей на хороших и плохих. Хорошие – добрые и не обманывают; плохие – злы и говорят неправду. Но с возрастом стала понимать, что отчетливой грани, которая ясно разделяла бы людей на добрых и злых, не существует. И зачастую люди, бывшие в её представлении добрыми, совершали неблаговидные поступки. И наоборот: те, на которых она поставила клеймо «нехорошие» – вели себя честно. Но церковь она с самого начала восприняла как эталон человеческого совершенства, и в её представлении сформировалось, что люди там особенные, стерильно честные. И тем болезненнее ей было понимать, что это – не так. «Боже, жила себе, горя не знала, и зачем только в церковь потащилась?! – стала донимать недобрая мысль. – А может, больше не ходить никуда?.. Ведь вполне достаточно жить по совести, оставаясь во всех жизненных обстоятельствах искренней и правдивой. Зачем отождествлять себя с какой-то церковью, пусть даже, по человеческим меркам, самой правильной? Но всё же остаётся вопрос: какая церковь самая правильная, а какая – не очень? Ведь правыми, похоже, себя считают все… Тогда – кто же прав, и кто – не прав? А возможно, что неправы все, раз возникают одни лишь вопросы, на которые никто не может дать полного исчерпывающего ответа. Но так не бывает! Всему на свете есть объяснение, понятное и доступное. О Боже! – Вновь поднялась внутри неё волна негодования на саму себя. – Ведь никто силой не заставляет меня ходить в церковь, тем более – не удерживает в ней. Не принадлежу ли я самой себе, не в моей ли воле жить так, как я хочу?!».

И, словно прочитав ее мысли, Гена сказал:

– Человеку свойственно искать и постигать, сравнивать и анализировать, но вряд ли это правильно в отношении церкви, которая в любом случае, так или иначе, проповедует христианские истины. Во всех церквях есть Божье присутствие. Без церкви полноту небесного благословения ощутить невозможно. И служение любой церкви приближает человека к Богу, создает необходимую атмосферу, где начинает действовать Его сверхъестественная Небесная сила. Церковь, в некотором роде, Божий инструмент для передачи Его благословений. На своем горьком опыте я испытал, что значит быть вне церкви. Впрочем, об этом ты знаешь…

Вика слушала его рассеянно, продолжая думать о своем: «Быть может, я и вправду обыкновенная религиозная фанатичка? Вляпалась невесть во что, да еще и девчонок из комнаты за собой потянула… Вот ведь и сейчас – многое из того, во что я так свято верила, кажется мне наивным, следовать чему глупо, смешно и несовременно. Но Гена… Ведь он не какой-то ограниченный, темный или одурманенный религией! Прошел отступничество и вновь вернулся в церковь. И я не раз убеждалась, насколько искренно его отношение к Богу… – И она опять вернулась мыслями к девчатам из своей комнаты. Надюшка вышла к покаянию на первом же служении, Наташа ходила в церковь месяц прежде, чем откликнулась на призыв пастора. Они прилежные прихожанки, и регент пригласил их в церковный хор… Не исключено, что и у них появятся те же вопросы и те же терзания, что и у неё; и она, пусть и косвенно, но будет в этом виновна. – Каждый сам проходит свой путь падений и разочарований», – вдруг вспомнила она слова Гены и вымученно улыбнулась.

– Ты помнишь воскресную проповедь пастора о том, что христиане всегда должны быть готовы к испытаниям? – прервал её размышления Гена.

– Остается только уточнить, какие именно христиане… Ведь таковых, оказывается, не так-то уж и мало! – сама не зная почему, съязвила она.

Гена же словно не заметил этого.

– Испытания рано или поздно всё равно приходят в жизнь верующего. И, несомненно, в этом есть высшее провидение – иначе это никак не объяснить. Ибо только падая, человек познает свою слабость и безграничность Божьей милости к себе!

«Мне кажется, он сегодня бесчувственен и черств, – думала Вика, слушая его. – И это тогда, когда я так нуждаюсь в его поддержке, а не в сухих нравоучениях! О Боже, как до этого все было прекрасно и предельно ясно… Ладно, хватит ныть! – осудила она себя. – Нужно взять себя в руки! В конце концов, у меня всегда есть выбор, я – свободный человек свободной страны, и по конституции имею свободу вероисповедования», – пришла смешливая мысль.

Вскоре они подошли к общежитию и распрощались. Но хорошие впечатления, с которых, в общем-то, и начался этот вечер, для Вики были безнадежно испорчены.

– Ты что, заболела? – спросила Надя, лишь только подруга вошла в комнату.

– Да нет, здорова.

– С Генкой поругались? – Надя глядела выжидающе участливо.

– С Геной поругаться невозможно. Он – воплощение совершенства!

– Поругаться можно с кем угодно! – отозвалась из-за стола Наташа, до этого, казалось, самозабвенно конспектирующая что-то из учебника в толстую общую тетрадь.

– Это только ты с кем угодно поругаться можешь, а я вот с Геной тоже бы не смогла поссориться! – ответила ей Надя с детским прямодушием, на которое невозможно было обижаться.

Наташа промолчала, лишь чуть нахмурила брови и еще быстрее задвигала по тетради шариковой ручкой.

– Нет, с тобой и впрямь что-то не так! Ты же сама не своя! – не оставляла в покое Вику Надя. – Хочешь, я заварю тебе чаю?..

– Нет, спасибо! Со мной, девчонки, все в порядке. Просто, хандра какая-то навалилась… Говорят, весной так бывает.

Вика решила, что не стоит выплескивать на девчат всё, что сейчас кипело у неё в душе. Ведь вполне возможно, что это действительно банальная хандра, сиюминутная слабость. «Каждый сам проходит свой путь падений и разочарований», – вновь вспомнила она.

Ночью, уже в постели, Вика до мельчайших подробностей вспомнила события вечера, и на душе стало горько и неуютно. Она почувствовала себя маленькой и беспомощной. Её ощущения были подобны тому, как если бы она стояла на узенькой тропинке над самым краем бездны, на дне которой в белых пенных шапках бьется шумный горный поток. И из-за боязни упасть она прижимается спиной к отвесной, уходящей ввысь, скале. Ей кажется, что она вот-вот сорвётся с узкой тропинки и в шлейфе камнепада рухнет на дно ущелья. Вика укрылась с головой одеялом и тихонько заплакала. Захотелось домой, как это было в самом начале, когда она лишь только приехала в город. Хотя, если бы кто-то спросил причину её слез, наверное, не смогла бы ответить… У неё было ощущение, что она теряет что-то ценное, очень ей дорогое. С этим Вика и уснула.

Во сне ей привиделся огромный зал, даже не зал, а скорее – ощущение некоего пространства, у которого не было ни стен, ни потолка. На самой середине этого пространства возвышалась рулетка. Вокруг рулетки – гул голосов и с непостижимой быстротой меняющийся калейдоскоп человеческих лиц, за ними, до боли режущая глаза, чернь ночной бездны. Рядом с рулеткой не было крупье, и никто не следил за её игрой. Но, несмотря на это, её колесо вдруг начинало стремительно раскручиваться и шарик, черной молнией прочертив множество оборотов по спирали, падал в одно из гнезд с нанесенным сверху номером, едва колесо само по себе начинало замедлять ход. Рулетка останавливалось, но уже в следующее мгновенье, колесо раскручиваясь с невероятной силой, вновь посылало шарик к ещё неведомому, выигрышному номеру. «Жизнь – одна большая игра, и все живущие – игроки, независимо от того, знают они это или нет», – вдруг неожиданно зазвучал над её ухом чей-то вкрадчивый голос. Она в страхе огляделась, но рядом никого не было, а голос тем временем продолжал: «Одни – удачливы, другие менее, третьи, – а их большинство, – неудачники и всегда в проигрыше, но сами не осознают этого. Выигрыш? Кто на что ставит! Игра – рулетка. Каждый свою игру делает сам. Одни играют скрупулезно, обдуманно. Другие – легко, весело и, даже проиграв, не сильно огорчаются. А есть те, которые играют много и азартно, иногда выигрывают, иногда много, но не могут удержать выигрыш при себе, и игра забирает свое назад. Есть те, кто играет с неохотой и, если бы было возможно, они и вовсе не делали бы своих ставок. Но тот, кто не играет, умирает! Умирает глупо, бессмысленно… Ибо только в игре, лишенной всякого смысла, есть смысл. Впрочем, умирают и те, кто играет с охотой, безо всякого принуждения… Умирают все – и проигравшие и выигравшие! В этом смысл игры и в этом – её безумие. Игра эта всеобщая, в ней нет наблюдателей и праздных зевак. И никто не оставляет игру сам, смерть – единственный выход из нее. Попытки изменить игру тщетны, и делающие это покидают её первыми. Незримая рука направляет колесо фортуны. И судьба человека – не в его руках. Всё определяют время и случай…»

Вика проснулась с тем же чувством тревоги, с которым и заснула. Она хорошо помнила сон и каждое слово, сказанное тихим, словно убаюкивающим голосом. Сон не укрепил её, она чувствовала себя скверно: разбитой и по-прежнему раздраженной.

– Долго спала! Наверное, во сне что-то хорошее привиделось, – сказала Наташа, стоящая у кухонного стола и что-то полушепотом доказывающая невозмутимой Наде, едва заметив, что Вика открыла глаза.

– Может, и хороший, да только, вот, не совсем для меня понятный… – преодолев дурное настроение, улыбнулась Вика.