Джейк
Шрифт:
– Пусть идет, – решает Жан.
Никто не спорит – первой, отчаянной реакцией, и это значит – они тоже уже смирились.
Рано или поздно прибор будет везде на станции.
В это утро ей совсем не хочется даже фиолетового вкуса.
***
Прибор то ходит по лаборатории, натыкаясь на другие приборы и падая, то ползает и встает снова, опираясь на манипулятор. Они проверяют четвертый вариант материала для трубки – серьезнее, чем просто осмотром и встроенным сканером.
Ремидос сама берет из прибора пробу материала – манипуляторы бы справились, но ей нужно свыкаться с ним. Он опять визжит, но она начинает привыкать и к этому звуку. Набрав шприц образца, Ремидос помещает его в левое отделение аппарата совместимости. В левом уже находится часть трубки, и аппарат гудит, совмещая образцы. На экране они видят процесс на уровне атомов, и цветные шарики на картинке кружат, пытаясь соединиться. Связи образуются куда лучше, чем в прошлые разы, Ремидос то и дело бросает взгляд на бегущую строку цифр сбоку – её предположения оказались верны, совместимость должна быть в разы лучше.
Промежуточные результаты они не обсуждают.
Прибор негромко хнычет в углу, прижимаясь к ноге манипулятора.
Завершив процесс, аппарат совместимости открывает центральную дверцу и выдает им часть трубки – еще горячую – с вплавленной в неё органикой. От неё пахнет жженым и кислым и горьким, как ни один другой материал, и отвращение снова подкатывает к горлу. Они решились, и, уменьшив настройки нюха, Ремидос берет в руку получившуюся трубку. На руках её самые плотные перчатки.
Разум выводит результаты каждой стадии проекцией в воздухе лаборатории, чтобы каждый мог оценить и проверить. Похоже на все предыдущие, лучше, и больше они смотрят на саму трубку – в прошлые разы органика сползала жженым куском; в этот держится крепко.
– Да, гораздо лучше, – соглашаются они с Дхавалом одновременно.
– Без примерок мы дальше не продвинемся. Доработаем потом.
– Совместимость и так почти на шестидесяти пяти, – фыркает Чи, и он справедливо считает свою работу безупречной.
Этого недостаточно, и Жан повторяет:
– Доработаем потом. Этого мало.
Они еще какое-то время рассматривают и обсуждают результаты – каждый ведет свои записи, Ремидос об органике, Дхавал об общем строении, Чи о пластике и металле. Жан наблюдает за прибором, и тот перестает хныкать.
Когда они выходят из лаборатории медотсека, прибор идет за ними сам, без толчков манипулятора. Возможно, ему настройками запрещено оставаться одному. Они посылают Разуму свои выводы и гипотезы, записывая в общее знание; они были тысячи раз в каждом переходе своего дома. Они не сразу замечают, как прибор перестает издавать звуки, как идет всё медленнее. Манипулятор едет медленнее с ним и подает сигнал, отстав. Только тогда они оборачиваются.
Прибор еще не был в этой части станции, и у Ремидос есть гипотеза о том, что в нём ведется постоянная запись – он запоминает места.
Стены в этой части станции прозрачные, от потолка до пола пропускающие свет.
Прибор идет медленнее шаг за шагом, останавливается совсем и прижимается к пластику окна.
За стеной виден сад.
В саду нет ничего необычного – небо, деревья, цветы, но прибор вглядывается так старательно, словно от этого зависит его существование, словно темная материя проникает и в него; тоже. Возможно, его датчики иначе воспринимают прозрачный пластик, но – это трусливая гипотеза.
Их создание смотрит на небо.
– Дж'эан, – мычит оно, прислоняясь к прозрачному пластику.
Это уродливое, комканое подобие слова, вылетающее из полупустой мокрой щели.
Создание говорит, и оно зовет Жана по имени.
Ремидос становится гадко так сильно, что подгибаются ноги, что она сама прислоняется к прохладе стекла. Амун подхватывает её за локоть, не давая упасть. Амун смотрит на неё с усмешкой.
– Он хочет наружу, – Жан понимает.
Так и есть, конечно, так и есть, и Ремидос заставляет себя стоять прямо.
Никто из них не может её осудить – она знает об органике больше прочих.
– Я не уверен, что на улице правильная пропорция кислорода и других газов, – говорит Дхавал с сомнением. – В помещении баланс точно соблюден, точно подходит существу, раз оно выжило.
Ремидос кивает на взгляд Жана, соглашаясь с инженером – органика очень хрупка, в прибор вложено слишком много сил и надежд, чтобы рисковать им так. Жан нажимает различные участки руки, отдавая распоряжения Разуму, хмурится, подтверждая команду, и поясняет:
– Я возьму кислородную маску и пойду с ним.
Дополнительные манипуляторы появляются через секунды – Разум заботится о них. Быстрым касанием шприцов к шее все получают успокоительные инъекции – даже Жан, он подставляет шею торопливо. Только после этого ему выдают кислородную маску – маленькую, модифицированную, как раз размера прибора.
Жан на миг прикрывает глаза – всего на миг, но он человек, даже ему нужно решаться. Поэтому Ремидос всё еще не умеет с ним спорить. Дхавал переминается с ноги на ногу, и ему делают вторую инъекцию. Жан подходит к стене и прикладывает ладонь, открывая. Стена отъезжает в сторону, и они чувствуют легкую прохладу и слегка изменившийся состав воздуха.
Прибор стоит на месте – то ли ему нужно много времени на обработку информации, то ли – просто не понимая, что случилось. Он тянется рукой – отростком – туда, где был пластик, и падает, не найдя опору. Он не визжит. Он встает и смеётся.
Этот звук нельзя назвать ничем, кроме смеха, и от этого жутко. Создание падает через несколько метров, выбежав на улицу, но будто не замечает этого – оно встает, смеётся и бежит снова, жадно касаясь травы и деревьев. Жан идет следом, внимательно следя за прибором и держа наготове кислородную маску – но вряд ли она понадобится.