Джихад. Экспансия и закат исламизма

Кепель Жиль

ООП и «Хамас» вступили в острое соперничество за руководство интифадой. Каждая сторона стремилась взять под контроль и использовать в своих целях молодежь, приверженность которой идеям той или иной организации могла коренным образом повлиять на результаты борьбы. Кроме того, и ООП и «Хамас» ревностно следили, чтобы молодежь не переметнулась в стан идейного противника. «Хамас» располагал важными козырями. Как мы уже отмечали, демографическая и социальная напряженность, особенно остро проявлявшаяся на оккупированных территориях, была аналогична тем условиям, которые способствовали возникновению исламистских Движений в других странах. Однако ООП, в отличие от дискредитировавших себя арабских режимов, не управляла государством, на которое молодежь могла излить свой гнев. При всех своих слабостях и неудачах 80-х годов ООП оставалась воплощением движения сопротивления и борьбы за грядущую независимость. В глазах палестинцев Арафат располагал несравненно более значимой и весомой политической легитимностью, чем любой другой руководитель арабского государства региона. Прежде всего восстание было направлено против израильской оккупации. И тем не менее исламистское соперничество явилось тяжелым испытанием для палестинской националистической организации.

«Братья-мусульмане», сплотившиеся 9 сентября 1987 года вокруг своего лидера шейха Ахмада Ясина, распространили 14 сентября манифест за подписью Исламского движения сопротивления с призывом усилить повстанческую борьбу. Однако только лишь в феврале 1988 года «Братья» признали свою причастность к этому движению. Начальные буквы его названия на арабском языке (ХМС, «Харакат аль-мукавама аль-исламийя»)

превратятся в аббревиатуру «Хамас» («Рвение»), под которой палестинский исламизм станет известен всему миру. В первые месяцы колебаний «Братья», с одной стороны, опасались, что израильские репрессии обрушатся как на восставших, так и на саму их организацию, если она заявит о своей причастности к этим событиям. С другой стороны, они боялись, что от них отвернется беднейшая молодежь, перейдя в лагерь «Исламского джихада» или ООП. Вот почему «Братья» придали «Хамасу» облик военизированной структуры, действовавшей независимо от них. В их нерешительности проявлялась также растерянность движения, возглавлявшегося религиозными лидерами, врачами, фармацевтами, инженерами и преподавателями — то есть интеллектуалами из набожных средних классов, — перед спонтанной и воинственной инициативой неимущей молодежи. Момент, в который «Братья» решили признать свое отцовство над «Хамасом», совпал по времени с выходом на политическую сцену торговцев. Втянутые в борьбу представителями шебаб,они вступили в столкновения с израильской полицией, закрывая свои лавки по призыву забастовщиков. Торговцы представляли социальную группу, традиционно близкую к «Братьям». С того момента, как религиозные представители средних классов и сука(базара) присоединились к восстанию, открылся путь к развитию мощного исламистского движения. «Братья-мусульмане» видели в бедной молодежи уже не непредсказуемого политического игрока, а благодатное поле для прозелитизма, тем более что в марте 1988 года израильские репрессии привели к уничтожению ячеек «Исламского джихада», освобождая политико-религиозное пространство от любого радикального конкурента. «Хамас» прикладывал все усилия для того, чтобы направить в нужное русло непредсказуемую социальную ярость молодежи и поставить ее благочестивое «усердие» на службу своему проекту создания особого общества. «Хамас» играл на трех струнах: частнособственнической, социальной и политической. Благодаря моральным императивом своей идеологии, «Хамас» пытался превратить обездоленную молодежь в носителя истинных исламских ценностей, на которого возложена задача наказать «пороки» средних классов и буржуазии, чья свобода нравов и западничество будут осуждаться как результат «еврейской испорченности», поставив под вопрос этическую легитимность их элитарного статуса. Нападения на «неисламские» культурные учреждения и места продажи спиртного и даже обливание кислотой женщин, не носивших мусульманского платка (как правило, представительниц средних классов общества), — всё это вписывалось в логику превращения реисламизированных народных слоев в истинных выразителей ценностей общества, приходивших на смену морально запятнавшим себя светским элитам. Подобное явление наблюдалось в 1978 году в период иранской революции, когда духовенство взяло под контроль народное движение. Оно же даст позднее знать о себе в Алжире с распространением вооруженных исламистских групп. Апелляция к морали воспевала бедноту как истинное воплощение народа, чистой и искренней уммы — в противовес «испорченным» светским элитам — и ориентировала ее на союз с набожной буржуазией. ООП, также застигнутая врасплох непредсказуемым процессом развития интифады, восприняла происходившее как вызов своей политической гегемонии. Руководство организации усматривало в этом стихийно возникшем движении угрозу своей власти, авторитету поколения более взрослых и сложившихся политиков. С января 1988 года установилось шаткое равновесие между националистически настроенной молодежью Газы, Западного берега и Иерусалима, принадлежавшей к различным фракциям ООП («Фатх», НФОП, ДФОП, Коммунистической партии), и руководством ООП в изгнании в Тунисе, не оставлявшим попыток взять инициативу в свои руки. Создание Объединенного национального командования (ОНК) явилось компромиссом между политическим руководством движения, находившимся в ссылке и возглавлявшимся Арафатом, и молодым поколением более скромного происхождения, впервые возложившим на себя ответственность за происходившее. ОНК столкнулось с многочисленными проблемами: оно должно было одновременно бороться с израильскими оккупантами, сдерживать набиравшую силу «Хамаса» и увертываться от цепкой опеки Туниса. Выход виделся в одном: обеспечить себе признание шебаб,направив ее энергию на решение политических задач борьбы против израильских оккупантов, не выходя при этом за рамки дозволенного и предложив им альтернативу исламистскому видению общественного устройства.

С лета 1988 года «Хамас» и ОНК повели открытую борьбу за симпатии участников интифады, публикуя несовпадавшие списки «обязательных» забастовочных и рабочих дней. Из столкновений победителями вышли исламисты, которым ОНК было вынуждено предоставить право издавать собственный календарь. Впервые в истории палестинского движения исламистам удалось навязать свою волю националистам. Возраставшая сила исламистского движения сказалась и в идеологической сфере с принятием 18 августа хартии «Хамаса», отличной от хартии ООП, бывшей до этого времени единственной программой действий. В ней провозглашалось, что джихад за освобождение Палестины, мусульманской территории, оккупированной врагом, являлся священной обязанностью каждого мусульманина (фард айн).Это заявление напоминало отголосок заявлений подобного рода, делавшихся Абдаллахом Аззамом из Пешавара по поводу Афганистана (и Палестины): «(…) кроме джихада, нет иного решения палестинской проблемы. Всевозможные резолюции, инициативы, международные конференции — лишь пустая трата времени и бесполезная возня». Принятие хартии «Хамаса» — это был также вызов начавшемуся 15 ноября в Алжире заседанию Палестинского национального совета, «парламента» ООП. На этом заседании было провозглашено создание независимого палестинского государства и признано право на существование государства Израиль.

С этого момента исламисты и националисты вступили между собой в состязание: «Хамас» активно противился дипломатической деятельности ООП, выставляя ее жертвой «еврейской двуличности». Любое ухудшение отношений с Израилем шло на пользу стратегии «Хамаса». Что же касается ООП, то продолжение интифады служило поводом для усиления давления на еврейское государство, принуждения его к переговорам на более благоприятных для палестинской стороны условиях. В этом противостоянии главная ставка состояла в привлечении на свою сторону «народных комитетов», создававшихся на уровне кварталов, лагерей и деревень. Именно комитеты организовывали повседневную повстанческую деятельность, следили за несением караульной службы, восстанавливали металлические жалюзи магазинов, ремонтировали сбивавшиеся израильскими патрулями запоры и меняли замки на дверях лавок. Комитеты проводили в жизнь тактику выживания в условиях, когда бойкот и постоянные забастовки, отставки палестинских чиновников и полицейских-палестинцев вели к появлению дефицита, обеднению населения и удушению экономики.

В течение 1989 года возраставшие экономические трудности усугубились политической блокадой, поскольку после алжирского конгресса Израиль продолжал отказываться от переговоров с ООП. Это повлекло за собой усиление радикальных настроений среди населения и рост популярности исламистов. Кроме того, «Хамас» умело использовал в целях пропаганды своих идей мечети и благотворительные ассоциации «Братьев-мусульман», которые продолжали пользоваться благосклонным отношением израильских властей. В сентябре правительство Израиля, обеспокоенное возраставшим влиянием исламистов, изменило свою стратегию, предприняв первые репрессивные меры. Были арестованы и осуждены шейх Ахмад Ясин и более 200 основных активистов движения. В свое время египетский режим Садата, поощрявший «гамаат исламийя»в их борьбе против левых сил в студенческих городках, впоследствии разгромил их. Так же и Израиль

попытался сломить движение, которое, хотя и раздражало националистов из ОНК, превратилось в грозного противника еврейского государства благодаря массовому притоку молодежи в ряды «Хамаса». На этой стадии репрессии лишь прибавили популярности исламистскому движению в глазах населения оккупированных территорий. На место заключенных в тюрьмы руководителей пришло более молодое, политически менее опытное поколение, рвение которого не могло не вылиться в беспорядочные акты насилия. Та же эволюция наблюдалась и в рядах националистов, элита которых подвергалась репрессиям уже давно и в еще больших масштабах.

Тысяча девятьсот девяностый год — третий с начала интифады — стал годом роста влияния «Хамас» в различных палестинских профсоюзных организациях, которые до этого находились под контролем сторонников ООП. Впервые исламисты одержали победу на выборах руководящих органов профсоюзов, что свидетельствовало об их прорыве в среду среднего класса. Одновременно им удалось перехватить значительную часть помощи из арабских стран Залива: в 1990 году Кувейт передаст 60 млн долларов «Хамас» и только 27 млн — ООП. Таким образом, палестинскому исламистскому движению удалось привлечь на свою сторону наряду с религиозной буржуазией и неимущую молодежь из лагерей беженцев, где царили напряженность и нетерпение в связи с отсутствием отклика на мирные инициативы Арафата. В апреле 1990 года ООП в ответ на этот вызов предложила «Хамасу» войти в состав Палестинского национального совета в надежде превратить ее в оппозиционное меньшинство, подконтрольное ООП по примеру НФОП, ДФОП и Коммунистической партии. Исламисты потребовали примерно половину мест в Совете, возвращения статьи о ликвидации Израиля и признания джихада единственным путем к освобождению Палестины. Если бы эти условия были приняты, то фактически «Хамас» стал бы основной силой ПНС, поставив под угрозу срыва все дипломатические усилия по урегулированию палестинской проблемы, достигнутые на переговорах в Алжире в декабре 1988 года. ООП отклонила все претензии «Хамаса», что привело к усилившемуся противостоянию и словесным перепалкам между лидерами обеих организаций. При этом «Хамас» находился в более выгодном положении. Исламистам удалось расширить свое влияние в народе, и, казалось, их популярность должна была расти и впредь, тем более что война 1990–1991 годов в Заливе (о чем мы подробнее расскажем в третьей части) нанесла жесточайший удар по ООП, руководители которой поддержали Ирак в его борьбе против Кувейта и Саудовской Аравии. Ослабление центрального органа палестинского сопротивления обернулось неконтролируемым ростом насилия, убийствами сотен реальных и мнимых «коллаборационистов», игнорированием призывов Объединенного национального командования к забастовочной борьбе. ОНК уже не удавалось сдерживать повстанческое движение. Складывалось впечатление, что в Палестине, как, впрочем, и в других уголках мира, исламистам рано или поздно удастся одержать победу над националистами, а джихад на оккупированных территориях подхватит эстафету идущего на убыль афганского джихада.

К моменту начала кризиса в Заливе в 1990 году палестинские исламисты, воспользовавшись интифадой, сумели начать динамичный политический процесс, мобилизовав как неимущую молодежь, так и религиозные средние классы и лишив ООП ее гегемонии. Последнее знамя арабского национализма, казалось, вот-вот изменит свою символику и перейдет в исламистское идейное пространство — как это было с Афганистаном и произойдет с Алжиром и Боснией. Однако способность Арафата вновь вставать на ноги и изменять ход событий — способность, доказанная двумя десятилетиями невзгод и испытаний, — дала о себе знать и в этот раз, в чем мы убедимся в третьей части книги.

Глава 5

Алжир: годы триумфа Исламского Фронта Спасения

Менее чем через год после начала интифады другая арабская страна, воплощавшая в свое время арабскую идею, тьер-мондизм и антиимпериализм, оказалась в объятиях политического ислама: в октябре 1988 года Алжир стал ареной самых крупных с момента обретения независимости в 1962 году массовых народных волнений. Бедная городская молодежь, оттесненная на обочину общества засильем высшей военной иерархии, контролировавшей власть через партийный аппарат Фронта национального освобождения (ФНО), вышла на улицу, демонстрируя, что отныне она — полноправный общественный субъект. Как в Египте и Палестине, эти события затронули первое поколение, вступавшее в пору зрелости, не зная никакого иного режима, кроме того, против которого оно выступило. И здесь демографический взрыв вытолкнул детей феллахов в города и пригороды, где они оказались в трудных условиях; и здесь масса молодых людей впервые в истории получила доступ к образованию — источнику больших надежд и невыносимых разочарований у тех, чьи полученные с трудом дипломы ничего не стоили на рынке труда. В 1989 году 40 % из 24 млн алжирцев были младше 15 лет, городское население составляло более 50 %, прирост рождаемости равнялся 3,1 %, а 61 % подростков имели среднее образование. «Официальный» показатель безработицы докатился до 18,1 % активного населения (на деле, вероятно, он был гораздо выше). В 1995 году официально он составлял уже 28 %.

Алжирская городская молодежь получила прозвище хиттистов— от арабского слова «хит»(«стена») и французского суффикса «-ист».Эта лингвистическая идиома местных юмористов обозначала молодого безработного, проводившего целые дни подпирая стены домов. На самом деле в этом прозвище была своя политическая и идеологическая подоплека. Предполагалось, что в социалистической стране, где каждому гарантировалась занятость, профессия хиттиста заключалась в «подпирании стен», чтобы они не падали. Прилипшая к молодым людям кличка превращала их в социально пассивный объект, не озабоченный своей дальнейшей судьбой. Этим они отличались от иранских «обездоленных» («мостадафин»),воспетых религиозными движениями, которые звали их под свои знамена и возводили в ранг носителей смысла Истории и Откровения.

Октябрьские дни 1988 года также вписались в специфически алжирский контекст конца этого десятилетия: углеводородное сырье составляло 95 % выручки от всего экспорта и обеспечивало 60 % бюджетных поступлений. При президентах Бен Белле (1962–1965 гг.) и Бумедьене (1965–1978 гг.) Алжирское государство представляло собой своего рода народную нефтедемократию. Доходы от нефти позволяли монополизировавшему их режиму покупать социальный мир, субсидируя импортируемые продукты потребления в обмен на политическую пассивность населения. По примеру советской модели общества, власти запрещали свободу слова, преследовали любое проявление оппозиционных настроений. В государстве существовала однопартийная система. Партия власти — Фронт национального освобождения (ФНО) — пользовалась неоспоримой легитимностью в память о своих заслугах в войне 1954–1962 годов за независимость против Франции. [158] На деле же под прикрытием социалистических лозунгов и призывов к «сплоченности революционной семьи» вокруг ФНО подлинные обладатели власти подбирались в основном из арабоязычного населения востока страны (именно из этого района были родом высшие чины армейского командования и партийной номенклатуры) [159] в ущерб представителям центральных и западных областей, а также кабилов, понесших огромные жертвы в период войны за независимость и тем не менее заслуги которых в расчет не принимались.

158

В полицейском государстве, где любое проявление инакомыслия находилось под запретом (как это было в странах «народной демократии» Восточной Европы), легитимизация власти через апелляцию к эпохе борьбы за независимость и переписывание истории были главной заботой алжирского руководства на протяжении четверти века после 1962 г. На эту тему подробно писали историки Мухаммад Харби, Моника Гадан и Бенжамен Стора. См. также: Kepel G. A l'ouest d'Allah. P.: Seuil, 1994. P. 217–219.

159

Алжирцы с юмором окрестили этот район аббревиатурой «БТС» по названию городов Батна, Тебессал Сук Ахрас, образующих треугольник вокруг Константины, традиционной метрополии Алжира, где в 1931 г. была основана Ассоциация алжирских улемов.