Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)
Шрифт:
— Доставь меня на поверхность, — приказал он пилоту-сервитору. — К Ариману.
Цзетерртихор дохнул пламенем. Раскаленный жар выбелил затянутый дымом воздух.
Дитя Погибели вытянул из текущего мрака руку. В его кулаке задребезжал посох из гнутой кости, тысячи черепов в котором яростно кричали. Выдох титана взорвался и втянулся во рты и глаза черепов. Ктесий ощутил, как вари впитывается в скипетр, свиваясь в циклон. Дитя Погибели расхохотался со звуком ломающихся щитов и рушащихся стен. Он ринулся в атаку, сокрушая копытами спеченное стекло. Титан взревел в ответ и двинулся ему навстречу, сопровождаемый оглушительным лязганьем металла
Топор демона врезался титану в грудь. Божественная машина отступила назад. Под ногой взорвалась крыша нефритовой башни. Из пробоины в нагруднике хлынули расплавленное серебро и горящее масло. Дитя Погибели продолжал расти, дым превращался в багровые мышцы, питаясь творящейся резней.
Пушка на левой руке Цзетерртихора распалась, стволы и механика вытянулись, будто капающая ртуть. Орудие встряхнулось в пучок металлических щупалец. Титан хлестнул ими демона, рассекая мышцы и мех. Земля оросилась кровью. Щупальца натянулись. Дитя погибели широко распахнул рот, подался всем телом вперед и погрузил зубы во внутренности титана. Цзетерртихор взвыл. Жрецы и маги в башнях на его спине завопили от симпатической боли.
Происходящее разворачивалось над Ктесием, мелькая перед его глазами размытыми обрывками на испещренном фоне огня и криков меньших демонов, пятнавших собой воздух.
Цзетерртихор вырвался из челюстей противника. Из пробоины в груди титана вытекала жидкость и сыпались осколки брони вперемешку с клубками плоти. Дитя Погибели поднял голову, будто пес. Его пасть разверзлась, и он заглотнул кровоточащий металл. Титан задрожал и слабо взмахнул плетью.
Демон прыгнул вперед, расправляя крылья, и приземлился на спину Цзетерртихору. Хрустальные и стеклянные бастионы лопнули под тяжелыми копытами. Титан просел. Демон на его спине разбух, предвосхищая победу. Титан выстрелил из своей пушки. В воздух вгрызлись копья необузданной энергии. Дитя Погибели размахнулся когтями и, потянувшись к плечам титана, вогнал костяной скипетр в голову Цзетерртихора. Демоны внутри титана возопили. Дитя Погибели рванул орудие на себя. Из корпуса титана показалась шея из плоти и кабелей. Демон занес топор и стремительно опустил.
К небесам рванулся столб света. Дитя Погибели выпрямился во весь рост и высоко поднял отрубленную голову Цзетерртихора, отдавая безмолвную дань уважения своему кровавому богу. Титан под ним рухнул.
Но Ктесий уже не смотрел. Он безостановочно кашлял и блевал, пока диск, раскручиваясь все быстрее, уносился подальше от проявления ненависти и ярости, которые призывающий принес в это сражение.
Вари был сломленным, вихрящимся, диким.
— О, нет… прошу… — выдавил Ктесий, пока паникующий диск проносился через развалины, и крики демонов, и колдовство, и машины, рвущие друг друга на куски. — Прошу…
Но слов мольбы было недостаточно. Ко рту подкатывало еще одно имя. Призывающий не знал, что оно такое. Ему следовало закончить, следовало добраться с Атенеумом до Аримана. Но по какой-то причине он был не там, а стоял на коленях на крутящемся диске из серебра и демонической плоти, и очередное имя пыталось выбраться из глубин его души. А до Аримана было далеко.
А затем его посетила мысль, холодная, как прикосновение замерзшего серебра.
Почему он взял с собой Атенеума? И вопросы защелкали в голове, выстреливая, будто пули, сквозь растянувшееся мгновение, когда из него начали вырываться первые слоги.
Почему?
Почему?
Почему?
Он увидел образ тянущегося к нему из клетки Атенеума.
«Ктесий, прошу… — произнес тот, простирая
А затем его губы зашевелились, но Ктесий не помнил, что они говорили. Лежа на диске, пока Планета Колдунов вокруг него билась в огне, призывающий все еще не мог вспомнить, хотя знал, что ответ близок.
Он прорывался по его горлу и через зубы.
Заклятие Рубрики началось, и сражение закрутилось вокруг нее. Сверху Рубрика была кругом золотого света посреди кольца ревущего огня. За этим пламенем пояс разрушения испещряли молнии, когда демоны встретились с хлынувшими внутрь армиями планеты. Этот внешний пояс был приливной волной смерти и сломанной реальности. Среди обуглившихся и оплавленных руин лежали груды тел. По островкам обломков, воспарявших к небу, словно поднимающиеся на поверхность кипящего масла пузыри, прыгали демоны. По стенам руин текли реки ихора. Из тел мертвецов восставали существа, когда наполовину изгнанные демоны сливались с изодранными трупами. Среди стад мутантов со звериными головами шагали ведьмаки-послушники в пестрых одеяниях. Огромные создания без глаз и ушей размахивали над головами медными колоколами. Звон горящих звуков сбивал демонов с небес на землю.
Дальше, среди устоявших башен, турболазерные залпы обстреливавших поверхность кораблей встречались с кинетическими щитами километровой ширины. Башни отрывались от каменных оснований и копьями возносились к судам, жаля их срывавшимися с верхушек лучами мерцающего света. Над всем этим, словно воронье, кружили демонические машины.
Обитатели планеты повсеместно пробуждались и вступали в бой.
Издали сражение походило на расширяющийся круг разрушения. Только сердце этого круга оставалось неподвижным, будто глаз бури.
Но неподвижность эта была ложью.
Ариман видел битву, принесенную им во владения своего отца, и чувствовал, как его последнее и величайшее заклинание прорывается наружу.
Оно произносилось словами, символами, вспышками боли. Там были слова, что были взрывами болтерных снарядов, символы, что были привкусом крови во рту умирающего мутанта, уколами ощущений, когда серебряная башня рухнула на землю и разбилась. В нем было все, до самых незначительных деталей, до самой сущности вещей, слишком маленьких и странных, чтобы облечь их в названия. Он видел все.
Он был здесь прежде, но в тот, первый раз Рубрика была спланирована, подготовлена и проведена со всей возможной тщательностью. На этот же раз она была первобытным ревом энергии.
Он был не способен ни на что.
Он был способен на все.
Вселенная была чистым холстом.
Время было нитью между его пальцами.
Он был центром глаза, который видел бытие и превращал его в реальность благодаря тому, что видел.
Ментально он не чувствовал братьев по отдельности, не мог отличить разумы союзников от врагов, не мог дифференцировать варп от самого себя.
«Я — не бог, — пришла мысль, ощущавшаяся как послание. — Я не такой прозаичный».
«Я, — воля, и взор, и сила смертных, наделенных мощью бессмертных».
«Бойтесь меня».
Он чувствовал, как его естество тянется все дальше, и дальше, и дальше.
«Ненавидьте меня».
Теперь он нуждался в них. В последних из братьев. Он нуждался в Ктесии, Игнисе, Киу, Гильгамоше и Гаумате. Они были нужны ему здесь. Подле него.
«Жалейте меня».
Рубрика ширилась, ее ореол поднимался под железными тенями военных судов. Это было творение не годов, не веков, не тысячелетий, но самого бытия. Он накладывал заклятие всю свою жизнь, и теперь находился в конечной точке, в ее суммировании.