Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 4
Шрифт:
— Да ну? — сказал рафаэлит. — А я нет.
— Вот моя несчастная сумочка. Если ты кончил, Джон, могу подвезти тебя до Доркинга; там попадешь на более ранний поезд. Поедем, повеселишь меня дорогой. Я так давно тебя не видела!
На Хэммерсмитском мосту к Флер вернулось самообладание, которого внешне она и не теряла. Ока легко болтала на легкие темы, давая Джону время привыкнуть к ее близости.
— Я езжу туда каждый день к вечеру, делаю там, что нужно, а рано утром возвращаюсь в город. Так что до Доркинга я всегда могу тебя довезти. Почему бы нам не видеться изредка? Мы же друзья, Джон?
— Наши встречи не особенно-то способствуют счастью, Флер.
— Милый мой, что такое счастье? Если можно без вреда наполнить свою жизнь, почему не делать этого?
— Без вреда?
— Рафаэлит считает, что у тебя жуткая совесть, Джон.
— Рафаэлит нахал.
— Да, но умный нахал. Ты и правда изменился, у тебя раньше не было этой морщинки между глазами, и челюсть стала очень уж мощная. Послушай, Джон, милый, будь мне другом, как говорится, и давай больше ни о чем не думать… Всегда с удовольствием проезжаю Уимблдонский луг — за него еще не взялись. Ты купил эту ферму?
— Почти.
— Хочешь, поедем через Робин-Хилл? Посмотрим на него сквозь деревья. Может, вдохновишься, напишешь поэму.
— Никогда больше не буду писать стихов. С этим покончено.
— Глупости, Джон. Тебя только нужно расшевелить.
Правда, я хорошо веду машину? Ведь я только месяц как выучилась.
— Ты все хорошо делаешь, Флер.
— Говоришь, точно тебе это не нравится. Ты знаешь, что мы никогда с тобой не танцевали до этого вечера в Нетлфолде? Доведется ли еще когда-нибудь потанцевать?
— Вероятно, нет.
— Джон-оптимист! Ага, улыбнулся! Смотри-ка, церковь! Тебя тут крестили?
— Меня вообще не крестили.
— Ах да. Ведь это был период, когда к таким вещам относились серьезно. Меня, кажется, два раза мучили — и в католическую веру, и в англиканскую. Вот я и получилась не такая религиозная, как ты, Джон.
— Я? Я не религиозен.
— А по-моему, да. Во всяком случае, у тебя есть моральные устои.
— В самом деле?
— Джон, ты мне напоминаешь вывески на владениях американцев: «Стой. Гляди. — Берегись. — Не входи!» Ты, наверно, считаешь меня ужасно легкомысленной.
— Нет, Флер. Куда там! Ты имеешь понятие о прямой, соединяющей две точки.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты знаешь, чего хочешь.
— Это тебе рафаэлит сообщил?
— Нет, он только подтвердил мою мысль.
— Ах, вот как? Не в меру болтлив этот молодой человек. Он развивал тебе свою теорию, что женщине нужна чужая душа, а мужчина довольствуется телом?
— Развивал.
— Он прав?
— Обидно с ним соглашаться, но, пожалуй, отчасти и прав.
— Ну, так я тебе скажу, что теперь есть сколько угодно женщин, которые держат свою душу при себе и довольствуются чужими телами.
— Ты из их числа. Флер?
— Может быть, еще что спросишь? Вон Робин-Хилл! Источник песен и сказаний о Форсайтах стоял среди деревьев, серый и важный; заходящее солнце косо освещало фасад, зеленые шторы были еще спущены.
Джон вздохнул.
— Хорошо мне здесь жилось.
— Пока не явилась я и не испортила все.
— Нет, это кощунство.
Флер дотронулась до его плеча.
— Ужасно мило с твоей стороны, Джон, голубчик. Ты всегда был милый, и я всегда буду любить тебя — совершенно невинно. Роща хороша. Гениальная мысль, осенила бога — создать лиственницы.
— Да. Холли говорит, что дедушка больше всего любил здесь рощу.
— Старый Джолион — тот, который не женился на своей возлюбленной, потому что у нее была чахотка?
— Этого я никогда не слышал. Но он — был чудесный старик, мои родители его страшно любили.
— Я видела его карточки. Пожалуйста, не отрасти себе такого подбородка, Джон. У всех Форсайтов они такие. Подбородка Джун я просто боюсь.
— Джун редкий человек.
— Ой, Джон, до чего ты благороден!
— Это плохо?
— Просто придает всему невероятную серьезность в мире, который того не стоит. Нет, Лонгфелло можешь не цитировать. Ты, когда вернешься, скажешь Энн, что ехал со мной?
— А почему бы нет?
— Я и так доставляю ей неприятности, правда? Можешь не отвечать, Джон. Но, по-моему, это нехорошо с ее стороны. Мне так мало нужно, и твоя позиция так надежна.
— Надежна? — Флер показалось, будто он прикусил это слово, и минуту она была счастлива.
— Сейчас ты похож на львенка. У львят есть совесть?
Рафаэлиту будет над чем поработать. И все-таки мне думается, не такая у тебя совесть, чтобы сказать Энн. Зачем ее расстраивать, если у нее природная склонность ко всяким волнениям? — По молчанию, бывшему ей ответом, она поняла, что сделала ошибку. На этот раз осечка, как говорят в детективных романах.
И через Эпсом и Ледерхед они проехали молча.
— Ты все так же любишь Англию, Джон?
— Больше.
— Что и говорить — страна замечательная.
— Ни за что не применил бы к ней это слово — великая и прекрасная страна.
— Майкл говорит, что ее душа — трава.
— Да, и если у меня будет ферма, я до этой души доберусь.
— Не могу вообразить тебя настоящим фермером.
— Ты, верно, вообще не можешь вообразить меня чем-нибудь настоящим. Дилетант!
— Не говори гадостей. Просто у тебя, по-моему, слишком тонкая организация для фермера.
— Нет. Я хочу работать на земле — и буду.
— Это у тебя, наверно, атавизм, Джон. Первые Форсайты были фермерами. Мой отец хочет свезти меня посмотреть, где они жили.