Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 9
Шрифт:
— При каком короле?
— Вот уж не могу запомнить всех этих королей. При Эдуарде Шестом… или Четвертом? Как ты думаешь? Он был Алая Роза [87]. Потом был еще Тасборо, который женился на одной из нас. Звали его Роланд… а может быть, и не Роланд. Но он сделал что-то необыкновенное, и у него отняли земли. Он был еретиком — что это значит?
— Это значит, тетечка, что при протестантском режиме он был католиком.
— Сперва сожгли его дом. Он упоминается в «Меркуриус Рустикус» или еще в какой-то книжке. Священник говорит, что его очень любили. Дом его жгли два раза, а потом разграбили…
— Какая увлекательная история!
— Варенье, серебро, кур, белье и как будто зонтик или еще что-то очень смешное.
— Когда все это было?
— В гражданскую войну, Он был роялистом. Вспомнила! Его звали совсем не Роландом, а ее звали Элизабет, в честь тебя, Динни. История повторяется.
Динни задумчиво смотрела на горящее полено.
— Был у них еще и адмирал — при Вильгельме Четвертом, он умер от перепоя, — он, а не Вильгельм! — Но священник говорит, что нет, и хочет доказать это в своей книге. Говорит, будто тот простудился, выпил рому от насморка и окочурился… Где я подцепила это слово?
— Я его иногда говорю.
— Ну да. Видишь, сколько их, не считая всех неинтересных — от самого Эдуарда Исповедника или кого-то там еще. Он хочет доказать, что их род древнее нашего. Какие глупости, правда?
— Ну и ну! — пробормотала Клер. — Кто будет читать такую книгу?
— Как знать! Но это потешит его спесь, да и спать он будет поменьше. А, вот и Алан! Клер, ты не видела, где у меня рос портулак? Пойдем взглянем.
— Тетя Эм, ты бесстыдница, — шепнула ей на ухо Динни, — и это все равно не поможет.
— «Если в первый раз не вышло»… помнишь стишок, который мы повторяли каждое утро, когда были маленькие? Подожди, я надену шляпу, Клер.
Они ушли.
— Значит, ваш отпуск кончается, Алан? — спросила Динни, оставшись наедине с молодым человеком. — Куда вы отправляетесь?
— В Портсмут.
— Это хорошо?
— Могло быть и хуже. Динни, я хочу поговорить с вами о Хьюберте. Ну, а если в следующий раз дело в суде примет дурной оборот, — что тогда?
Лицо Динни как-то сразу застыло, она опустилась на лежавшую у камина подушку и посмотрела на Алана с тревогой.
— Я наводил справки, — сказал он, — дело передается министру внутренних дел, и если через две-три недели он утвердит решение суда, приговоренного тут же вышлют. Думающего отправят через Саутгемптон.
— Неужели это возможно?
— Кто их знает, — хмуро ответил он. — Представьте. себе, что какой-нибудь боливиец убил бы кого-нибудь здесь, у нас, и вернулся домой, разве мы не добивались бы его выдачи и не нажали бы на все пружины?
— Но ведь это бог знает что!
Во взгляде молодого человека она прочла глубокое сочувствие.
— Будем надеяться, что все обойдется; но если дело примет дурной оборот, надо что-нибудь предпринять. Я этого не допущу, и Джин тоже.
— Но что же можно сделать?
Алан обошел холл, заглядывая во все двери, потом, наклонившись к ней, сказал:
— Хьюберт водит самолет, а я, с тех пор как вернулся из Чичестера, тренируюсь ежедневно. Мы с Джин кое-что подготавливаем… на всякий случай.
Динни схватила его за руку.
— Милый мой,
— Не больше чем тысячи вещей, которые делались на войне.
— Но это испортит вам всю карьеру.
— Черт с ней, с карьерой! Смотреть, как вы с Джин будете страдать, может быть, годами, а такого человека, как Хьюберт, погубят подлейшим образом… Еще чего не хватало!
Динни порывисто сжала его руку.
— До этого не может, не должно дойти. И потом, как вы увезете Хьюберта? Он же будет под стражей.
— Не знаю, но буду знать, когда придет время. Ясно одно: если они его туда отправят, его песенка спета.
— Вы с Хьюбертом говорили?
— Нет. Пока еще все неясно.
— Я уверена, что он не согласится.
— Об этом позаботится Джин.
Динни покачала головой.
— Вы не знаете Хьюберта, он на это не пойдет.
Алан ухмыльнулся, и она вдруг поняла, что если этот человек на что-нибудь решился, его уж не собьешь.
— А профессор Халлорсен знает?
— Нет, и не узнает, если не будет крайней необходимости. Но, должен признаться, он славный парень.
Она слабо улыбнулась.
— Да, славный парень, но переросток.
— Динни, а вы, часом, по нем не вздыхаете?
— Нет, дорогой.
— Ну и слава богу!.. Видите ли, — продолжал он, — вряд ли они обойдутся с Хьюбертом, как с обыкновенным Преступником. Может, это облегчит дело.
Динни смотрела на него, затаив дыхание. Эти слова почему-то убедили ее в реальности его замысла.
— Я, кажется, начинаю понимать Зеебрюгге. Но…
— Никаких «но», и не робейте! Пароход приходит послезавтра, и тогда делу снова будет дан ход. Увидимся в суде, Динни. Теперь я должен идти, — у меня сегодня опять полет. Мне просто хотелось, чтобы вы знали, — если все обернется плохо, мы не станем сидеть сложа руки. Передайте привет леди Монт; я ее больше не увижу. Будьте здоровы!
И, поцеловав ей руку, он вышел из холла, прежде чем она успела открыть рот.
Динни притихла возле камина, где потрескивало кедровое полено; она была взволнована до глубины души. Мысль о сопротивлении властям не приходила ей в голову, может быть, потому, что она никогда не верила в возможность выдачи Хьюберта. Не верила она в нее и сейчас, а это делало безумный план Алана еще более романтическим: кто же не знает, что риск особенно приятен тогда, когда ты уверен, что рисковать не придется. Примешивалось сюда и теплое чувство к Алану. То, что он даже не сделал на этот раз предложения, еще больше убеждало ее в серьезности его намерений. И, сидя на тигровой шкуре, которая доставила так мало сильных ощущений восьмому баронету — он застрелил ее обладателя со спины слона, когда тигр пытался тихонечко улизнуть, — Динни грелась у огня, и душу ее согревала надежда, что скоро и ее наконец коснется пламя жизни. Старый черно-белый спаньель Куинс, который во время частых отлучек хозяина мало интересовался людьми, медленно прошел через холл и вытянулся, положив морду на передние лапы и поглядывая на нее глазами с красными веками. «Может, все это так, а может, и не так», — казалось, говорил он. Полено тихонько шипело и потрескивало, а дедовские часы в дальнем конце холла с важной неторопливостью пробили три раза.