Эдем
Шрифт:
– Убирай своих шлюх, мерзавец!
– Братец сердится на природу?
– Братец хочет покончить с вонью! Прочь с законных квадратных метров…
Было много базарной ругани. Был наскок, отбитый мотыгой. Был обкакавшийся наследник. Но угрозе папаша внял.
И, на всякий случай, увел свой гаремный табор пастись поближе к воротам.
Единственными из всей этой разношерстной плюющейся сволочи, к кому проявил я хоть какую-то деликатность, оказались одинокий производитель особо терпкого запаха и – представьте себе – козел.
Что касается скунса – господа, здесь без пояснений.
Но capreolus vulgaris [40] достоин отдельной главы!
Нет! Не сползло искушение змеем с матери-яблони, наседкиной тенью защищающей дедов навес (под ветвями ее, после неудачного опыта с прахом, вполне мог отдыхать от трудов сам Господь Бог [41] ), не продемонстрировало
Унылейший вид, потертая шкура – идиллическая картинка.
40
Capreolus vulgaris – козел (лат.).Интересно, что слово capreolus на латыни обозначает также мотыгу.
41
Судя по тому, куда покатилась история, многие читатели согласятся с автором – попытка создания «человека разумного» действительно оказалась не очень удачной.
Этот тихий посланец дна (сущий по масти эфиоп) долгое время тряс мефистофелевой порослью под своим подбородком где-то на дальних подмостках – лакомясь щавелем за малинником, за многолетним засухоустойчивым дереном (cornus alba), и, в отличие от какаду, не распуская язык.
Когда же перестали являться мне сны, в которых жаркое из говядины и свинины, словно бонапартовскую гвардию на бельгийских полях противник, со всех сторон окружали кнедлики; когда, оглушенный, подобно быку, кувалдой тягучего рабства (гнусный труд! подлый труд! безобразный труд!) я стал окончательным вегетарианцем, когда обрел слух и зрение, когда научился крыть попугаев, когда потерпело свой Седан [42] хвостатое стадо, когда я привык –вот тогда-то и обозначило себя настоящее зло.
42
Седан – крепость, возле которой во время франко-пруской войны в 1870 г. попала в окружение и сдалась французская армия во главе с императором Наполеоном.
Помню ли я его приход?
О, как помню!
В тот злополучный день, к восторгу дедка, соизволил расцвесть (единственный раз за всю свою никчемную жизнь) ananas comosus. Я ждал отдыха – хотя бы ради такого случая, однако старик не дал рабу поблажки. А ведь этот хитрый китаец видел, как самым тщательным образом с невероятным старанием был обрызган мною амазонский берониус (на тысячу световых лет далек от подобного старания любой вышколенный, скрупулезный стюард!) и прополота (нет, какое! пропахана, словно трактором!) целая десятина земли. Но он даже не почесался; не промямлил: «Ну, хватит, сынок».
К черту старого подлеца! Я продолжал свой обычный бег. Тридцать полуведер – на рудбекию и сангвинарию канадскую. И еще двадцать – на ромашку и лаковый тис. Многократно был орошен пурпуниус светлый игольчатый – злобный капризный высерок. Накормлена перегноем гвиания. Щедро обрызган квисквалис индийский.
«Яичный желток» уже закатился за пальмы, когда я отбросил мотыгу.
Поужинал спаржей.
Растянулся на клевере.
Подложил под голову подушку-булыжник.
И затылком почувствовал вздох.
– Как насчет того, чтобы скоротать вечерок?!
Я вскочил для отпора – и, однако, не смог, господа. После тотального хамства остальных персонажей до отчаянной дерзости был обходителен этот замученный интеллигент. Впрочем, берите выше – он был жалок до восхищения. Бороденка гонимого фавна. И глаза! Боже, что за глаза! Что за сияние сфер! Волчок Норштейна [43] ! Свидетели Иеговы не смогли бы так подластиться. Куда бормотателям гимнов с их смехотворным гипнозом до этого перебирающего копытцами рогоносного мавра. В меня заглянули очи, в которых совершенно по-сиамски сплелись ленинское лукавство и иерусалимская скорбь.
43
В мультфильме «Сказка сказок» Юрия Норштейна, в одной из самых главных ее сцен герой сказки Волчок пытается успокоить потерявшегося мальчика. Глаза Серого Волчка, в то время как сказочный зверек поет «баю-баюшки баю» малышу, восхитительны!
– Так вы не против партейки в го?
Здесь подпрыгнул бы Кавабата [44] . Уронили бы невозмутимость вместе взятые Циньюань, Китани Минору и Сюсай Хонинобо [45] .
– Ничего особенного, – продолжала судьба в образе пыльного, дряхлого дьявола, – вон на той аллее нарезаем квадраты, а гальку берем… ну, хотя бы из здешней альпийской горки.
И ведь он соблазнил, благодетели. Я попался со всеми своими потрохами; вляпался, как лошадник Мюрат у Шёнграбена [46] , как сумрачный киник Фауст, как самая разнаивная девственница, глупость которой вполне может спорить с афганской выходкой Буша. И поплыл, и отдался,и
44
Кавабата Ясунари – выдающийся японский писатель, лауреат Нобелевской премии, автор культовой книги «Мастер игры в го».
45
Циньюань, Китани Минору, Сюсай Хонинобо XXI – мастера игры в го первой половины XX века.
46
Имеется в виду история с наполеоновским маршалом, лихим рубакой Иоахимом Мюратом (1767–1815), который при всех своих достоинствах воина не блистал дипломатическим умом. Во время войны коалиции с Наполеоном в 1805 году, его, как мальчишку, обвел вокруг пальца князь Багратион. Суть известного «шенграбенского дела» в следующем: в обход преследуемой Наполеоном армии Кутузова спешил со своими корпусами Мюрат. Понимая опасность положения, Кутузов приказал одному из самых выдающихся русских генералов, князю Петру Ивановичу Багратиону с маленьким отрядом выйти к дороге, по которой двигались части знаменитого французского кавалериста, и любой ценой задержать их. Петр Иванович, посланный на верную смерть, выпутался из совершенно безвыходного положения благодаря собственной хитрости. Выйдя к деревне Шёнграбен, он убедил Мюрата, что перед тем находится вся русская армия и предложил… капитуляцию русских. Обрадованный Мюрат оказался на седьмом небе от счастья и дал себя впутать в переговоры. В итоге армия Кутузова ускользнула из верной ловушки, и когда Наполеон узнал, в чем дело, время было безнадежно упущено. Гонец от императора с недвусмысленным приказом немедленно атаковать прибыл только под вечер, и шансы французов на победу окончательно растаяли: ночью использовать кавалерию да и остальные войска было бессмысленно. Дав Мюрату бой, Багратион с большей частью отряда вернулся к своим. Что касается незадачливого дипломата-кавалериста, то, как писал историк Е. В. Тарле: «Бонапарт истощил на него весь свой запас ругательств».
Мефистофель сопел одобрительно.
Пересчитал квадраты.
И остался доволен «доской».
Ну, а монстр? Деду было на все на…ть: как ни в чем не бывало, дряхлый пердун протащился мимо нас к навесу. Он чтил здешний главный закон – занимайся сейчас чем угодно: бегай, хнычь, ругайся, скули. Главное – сияние славно политых еще днем белых рудбекий.
Негодяйки, конечно, сияли.
Покачивались.
Цвели.
А несносный старик захрапел.
– Все в порядке, – кивнул козел. – Восемнадцать на восемнадцать! Буквы сверху, цифры сбоку. Все же будет получше рэндзю [47] ! Ваши черные.
47
Рэндзю – японская настольная логическая игра. – Примеч. ред.
– Почему?
– Сами вы далеко не нубиец – несмотря на загар. А теперь оглядите меня. Здесь простая эстетика. Черный – белыми. Так вы не против, голубчик?
– Нет! (я здорово, классно влип!)
Он осклабился.
Издал свой коронный, семитско-жалобный вздох:
– Ну-с, ходите.
Я сходил.
Я поставил на R 16.
Никогда не играйте в го.
Хоси, комоку, боси, цукэ-атари и цуги [48] . Мандраж первого выпада, затем неизбежная растерянность, скрежет зубовный и вновь собачий восторг от следующего, кажущегося более удачным, хода. Пот, слезы, азарт, наконец! Железно хватающий за горло, словно пугачевский Хлопуша, глубокий, как утроба людоеда Сатурна, азарт! Ни секунды не сомневаюсь: даже известный всем почитателям литературы один весьма ядовитый энтомолог сломал бы на попытке отобразить подобное свое виртуозное перо.
48
Автор перечисляет тактические приемы (ходы) игры в го. – Примеч. ред.
Черный камушек, сжатый так, что он готов был проструиться песком сквозь пальцы, – вот скорбный символ моего помешательства.
И признаюсь вам, государи, – тут же восстал за моей согбенной спиной призрак сбежавшего от своей несчастной жены, от стыда и от разума, самого в мире известного игрока. Каким-то внутренним слухом я услышал его хрип «ставлю все на зеро!» – и тотчас разлетелся здешний прежний, пусть и дурацкий, но все же порядок вещей.
Я надел шкуру дражайшего Федора Михайловича [49] .
49
Нездоровая, граничащая с помешательством страсть Достоевского к рулетке общеизвестна.