Единоборец
Шрифт:
Интересно, как выглядит существо, способное быстро передвигаться в этой чаще? Я стараюсь представить себе его, от этого зависит многое. Прежде чем убить врага, нужно его увидеть. А увидеть его гораздо легче, если его облик знаком. Я полагаюсь на свой индикатор опасности. Пока он молчит. Возможно, он просто не настроен на то существо, с которым мне придется столкнуться. Вдруг я слышу тихий треск, такой, словно кто-то наступил на ветку. И что-то большое бросается на меня из-за деревьев. Я нажимаю на курок, и десятитонная туша валится рядом со мной.
Он успел прострелить меня насквозь в нескольких местах. К счастью, он уже мертв, потому что шнуры, которые вошли в дыры моего тела, это био-нити, способные неограниченно ветвится. На них уже успели появиться первые почки. Если бы они проросли в мою плоть, это чудовище утащило бы меня на своем крючке, как пойманную рыбу. Чудовище еще дергается. Его двигательные системы не до конца отключились. Оно было слишком большим, чтобы заряд убил его наповал. Надеюсь, что его электронный мозг хорошенько расплавился.
Сквозь меня проходят четыре нити. Их довольно трудно разрезать. Я трачу на это минут десять, потом выдергиваю их из ран. Если бы они начали ветвиться, выдернуть их было бы невозможно. Батарея работает на полную мощность, и раны быстро затягиваются. Я проверяю ее заряд. Из шестисот осталось еще пятьсот восемьдесят. За несколько дней я израсходовал столько, что хватит на сотню спокойных жизней. Никогда бы не подумал, что такое возможно.
Второй зверь ждет меня на выходе из лесу. Я расправляюсь с ним без проблем. Этих тварей прислали заранее, еще тогда, когда я был относительно безоружным. Они бы растерзали меня за несколько минут, если бы у меня не было «рогатки», которая расплавляет любые электронные мозги. Даже один такой зверь оставил бы от меня мокрое место. И все же, за мной прислали двух. Впору гордиться. Интересно, кого они пришлют в следующий раз? Теперь, когда знают, что у меня есть оружие, и знают силу этого оружия?
Лучше об этом не думать. Я подхожу к лежащей туше с некоторой опаской. Со вторым я справился лучше: он совершенно неподвижен. Скорее всего, луч просто точнее попал на один из его жизненных центров. Но прикасаться мертвому монстру все равно не стоит. Наверняка у него припасен посмертный подарок. Посмертный удар, который должен быть у всех этих тварей. Я обхожу его стороной и выхожу из лесу.
– Как дела? – спрашивает Клара. – Ты их встретил?
– Я их убил.
– Слава Богу. Я держала за тебя пальчик.
Она показывает мне скрещенные пальчики.
– Спасибо. Я тронут.
– Я хочу рассказать тебе что-то важное, – говорит она. – Но сначала я спрошу. Почему ты уверен, что Бог существует?
– Странный вопрос, в странном месте и в странное время. Я не уверен, что он существует.
– Но, пойми, это же все меняет. Это придает жизни дополнительный смысл. Пока тебя не было, я думала об этом. Я думала, что будет, если я вдруг умру прямо сейчас. Кто-то выскочит, нападет на меня и убьет. Я боюсь умереть. Этого не было раньше. Раньше я тоже боялась, но боялась не выполнить задание, не дойти. Теперь я боюсь исчезнуть. Просто исчезнуть. Стать ничем. А с людьми такое бывает?
– С людьми всегда так. Люди всегда боятся смерти.
– Нет, я о другом, – говорит она. – Все био-организмы запрограммированы на определенный срок жизни, они сопротивляются смерти, избегают возможного риска смерти и дерутся за свою жизнь. У них может быть страх перед врагом или страх перед болью, но не страх смерти. Но я не боюсь боли. Я боюсь исчезнуть. А ты? Расскажи. Что чувствуют люди?
Я сажусь на траву рядом с нею.
– Страх смерти, – говорю я, – на самом деле смесь трех разных чувств. Первое это чувство «никогда». Больше никогда не будет зимы, я больше никогда не пройду по этой улице, никогда не увижу друзей. Это страх расставания. На самом деле он растворен в каждой минуте жизни, он придает нашей жизни дополнительный оттенок и дополнительную глубину, он заставляет нас смотреть, запоминать и любить. Второй страх – это страх остановки. Люди, имеющие волю, стараются разогнать свою жизнь как огромный и тяжелый поезд; с каждым годом этот поезд несется все быстрее, и вдруг ты видишь, что за дальним поворотом рельсы заканчиваются и понимаешь, что все усилия в твоей жизни были приложены зря. Третий страх – это страх потери. От рождения и до смерти человек выстраивает карточный замок своего сознания, каждый день он пристраивает к нему новые башенки и этажи. Его подвалы заполнены драгоценностями воспоминаний, на нижних этажах работают мощные машины знания и умения, в верхних комнатах прогуливаются разноцветные франты веры, надежды и любви. Но все это имеет смысл не само по себе: эта хрупкая постройка на самом деле лишь отражение в чудовищно кривом зеркале, отражение некой запредельной истины, растущей и крепнущей внутри нас. Сама истина невидима, ее невозможно передать, воплотить в словах или записать каким-нибудь образом. И как только карточный замок разрушится, истина разрушится вместе с ним. Вот этого мы боимся больше всего. Если ты начала бояться смерти, это значит лишь одно – твоя собственная истина уже родилась.
– Моя истина уже родилась? – тихо переспрашивает она. – Что это значит?
– Пойдем, нам нужно спешить.
Мы проходим сквозь лес так быстро, как только возможно. Я иду впереди, на случай встречи с крупными животными или с карликами. Несколько раз животные проходят в стороне, но, к счастью, наши пути не пересекаются. Деревянная крепость стоит так же тихо и кажется такой же безлюдной, как и раньше. Прошло слишком мало времени, чтобы те люди смогли прийти в себя. При переходе через реку я ем несколько рыб, которых ловлю руками в воздухе. Рыбы постоянно выпрыгивают, и ловить их одно удовольствие. Эти создания относительно съедобны, а их икра очень калорийна. Клара тоже съедает свою порцию. Мы не останавливаемся до тех пор, пока не оказываемся у самой границы города. Дальше Клара не может идти в таком темпе. Нам приходится сделать привал. Она ложится на спину и закрывает глаза.
– Тебе совсем не нужно отдыхать? – спрашивает она.
– Я выспался, пока лежал на столе.
– Ты счастливчик. У меня так болят ноги, что хочется их отрезать и поставить новые.
– Это в наших силах, – говорю я.
– Нет, благодарю, не нужно.
Она засыпает и спит с приоткрытым ртом, как ребенок. Здесь прохладно, но ее батарея наверняка хорошо регулирует теплообмен. Она бы не простудилась, даже если бы спала на снегу в одной ночной рубашке. Сколько часов ей осталось жить?
Через сорок пять минут я бужу ее. Она совсем не отдохнула и не хочет вставать.
– Ты можешь опоздать, – говорю я.
– Не надо твердить одно и то же, как попугай. Может быть, это был последний спокойный сон в моей жизни, и ты его прервал. Ты не представляешь, как приятно спать. Неужели этого уже никогда не будет? Представляешь – никогда. Как это может быть? Я ведь спала так спокойно. Ты просто изверг.
– Кто такая Фемида? – спрашиваю я ее.
– Ты сам знаешь, кто она такая.
– Знаю. Но я хочу услышать твою точку зрения. Взгляд изнутри.
– Ну, она очень сильна, – говорит Клара. – И она, как бы это сказать, она твоя противоположность. Ты человек с Луны, ты постоянно витаешь в каких-то своих выдуманных пространствах и никогда не опускаешься за землю. Для тебя слово важнее вещи, а отвлеченные понятия важнее денег. С одной стороны, ты совсем не глуп, а с другой, как еще это назвать, если не глупостью?
– Например, благородством, – предполагаю я.
– Пусть так, если это тебе нравится. Так вот, она совсем другая. Она очень практична. Она добивается результатов.