Единородная дочь

Морроу Джеймс

Неужели все это ей так необходимо? Папа не знал, что и думать.

Это поможет ей удержаться, чтобы не свернуть на тот опасный путь, которого так боялся папа, объяснила Джули. Больше этот вопрос не поднимался.

— Впечатляет, — высказала свое мнение вечером того же дня Феба, окидывая взглядом безумный коллаж. — Но смысл?

Джули подошла к алтарю, в прошлом карточному столику, на котором, по обе стороны от черепа, недавно поднятого со дна залива, стояли два бронзовых подсвечника, стилизованных под кларнеты.

—

Перед самым сном минут двадцать я провожу здесь. Только после этого я могу уснуть.

— Ты хочешь сказать, что просто сидишь здесь и пялишься на чужую боль? Сидишь и смотришь?

— Да. Точь-в-точь как Бог.

— Больная.

Джули взяла в руку череп и отвела его, словно для броска.

— Мама могла спасти этого моряка, но она этого не сделала.

— Наверное, у нее были свои причины.

— А у меня — свои. — Джули выставила вперед руку с выпрямленным указательным пальцем, медленно повернулась вокруг, затем еще раз и еще… — Видишь, Феба, замкнутый круг. Это может продолжаться вечно!

— Крыша поехала? — Феба провела ладонью по двери, покрытой золотушной коркой пожелтевших вырезок, и остановилась на фотографии десятков вкопанных в землю цилиндров, торчавших, как невзорвавшиеся бомбы, из которых сочилась какая-то розоватая гадость. — А, ясно…

— Не то что конец, непонятно даже, где тут начало.

— Классное место для кайфа! — Смех Фебы был неестественно громким и натянутым, как лай собаки, подающей голос по команде. — Есть столько всяких приколов, надо будет дать тебе попробовать.

— Жила-была девочка, которая могла бы на каждом шагу совершать чудеса…

— Смотри, мозоли не натри, — съязвила Феба. — О, вот круто! — Она теребила уголок вырезки из журнала «Пипл». В заметке шла речь о четырехлетнем мальчике с травмой позвоночника, который перенес шестнадцать операций и затем скончался. — А я тебя достаю…

— Это жестоко.

— Прости, Кац.

— Угу.

— Я иногда начинаю тебе завидовать. Глупо, правда?

— Моя жизнь не праздник. — Джули устало опустилась на пол, не сводя глаз с чернокожего ребенка со вздувшимся животиком и худенькими, как спички, ножками. — Помнишь, как мы когда-то забрались в заброшенный отель? Я не хочу, чтобы кто-то мучился или голодал, я ничего не хочу знать, Феба. Пусть останутся только пиво, пирожные и ты.

— Моя бедная маленькая богиня! — Опустившись рядом с Джули, Феба подарила ей умопомрачительный поцелуй, влажный и ароматный, как ломтик спелой дыни — прямо в губы. — Ты как проклятая, да? Тебя разрывает на части.

Феба, милая Феба, она все поняла.

— Не могу больше, — простонала Джули. — Выбрать бы что-то одно, быть или гусеницей, или бабочкой, или то, или другое. Мама тоже еще ни словечка не говорит. Я знаю, что должна совершить что-то сногсшибательное, невообразимо прекрасное. Но Бог молчит, она не говорит даже, попаду ли я на небеса или умру. Вообще ничего.

—

Ты всегда будешь любить меня, правда? — Второй поцелуй был даже более сочным, чем первый. — Что бы ни случилось, ты возьмешь меня с собой, обещаешь?

— Обещаю, — отвечала Джули, сосредоточенно думая о сказочных губах подруги.

Роджер хотел попасть на сдвоенный сеанс: «Десять тысяч психов» вместе с «Садом неземных утех». Ни в одном из местных кинотеатров он не шел, поэтому все вместе они отправились на мыс Соммерс в кинотеатр на пятьдесят втором шоссе. Джули просто не узнавала прежнего Роджера в этом пылком юноше. Он успокаивал ее во время леденящих душу нападений зомби и чутко прислушивался к ней во время откровенных сцен.

— Он просил меня не рассказывать тебе, — призналась Феба накануне, — но я все равно скажу, я же твоя лучшая подруга. Для Роджера понятия греха больше не существует, он разуверился. Бог, Сатана, ад — ему теперь все едино. Короче, если ты решишься стать девушкой с прошлым, то он готов тебе это прошлое обеспечить.

У сегодняшнего кавалера Фебы, Лусиуса Богенрифа, была кожа цвета клубничного йогурта, фигурой он напоминал сандвич, и пахло от него соответственно. Но, кроме прочих достоинств, у него была «Уличная Красотка», семейный «вин-небаго», нечто вроде сухопутной яхты с кухонькой, баром и даже спальней. Когда они вчетвером, засидевшись во время сеанса, вышли в холл кинотеатра, Лусиус вынул ключи и торжественно вручил их Фебе.

— Сегодня у штурвала капитан Спаркс!

— Чего только не сделаешь ради возможности как следует оттянуться, — прокомментировала Феба, озорно подмигнув. — Так что, все шестьдесят ярдов мои?

Роджер как-то съежился и сделал вид, что рассматривает афишу «Десяти тысяч психов». У Джули похолодело внутри. Феба за рулем? Целью сегодняшнего вечера было попробовать секс, а не проститься с жизнью. Они забрались в «вин-небаго». Лусиус занял пассажирское место, Феба вцепилась в Руль, как в поручень кресла на «американских горках», Джули с Роджером, скользнув за кухонный стол, ерзали и жались друг к другу, словно слепые щенята.

— Как в кают-компании, — восхищенно выдохнула Джули.

— А мне напоминает скворечник, — сказал Роджер. — У меня был такой, только его ветром снесло с дерева.

Джули не понимала, что такого Роджер нашел в ней, разве только его католические инстинкты подсказывали ему, кто она на самом деле. Он был членом школьного совета, издавал стенгазету и был красивым, как Иисус, точь-в-точь как тот, на портрете в воскресной школе у Фебы. Его единственным недостатком, а по мнению Фебы, достоинством было увлечение ужастиками, в частности фильмами про чудовищ и романами Стивена Кинга. Джули объясняла его пристрастие тем, что в детстве на него произвел сильное впечатление «Ватикан-2» с его яркими, будоражащими воображение картинами ада.