Единственная дочь
Шрифт:
– Был счастлив помочь, – отвечает Андополис. – Привезите ее часам к трем.
– Увидимся, дружище.
Я слышу, как открывается дверь и Андополис садится в машину. Потом заводит мотор и уезжает прочь. Мама выпускает меня из объятий, и отец оглядывает меня с головы до ног. Это настоящий «белый воротничок», в костюме и рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, с темными глазами и чисто выбритым лицом. Он оделся как на работу, хотя знал, что никуда сегодня не пойдет; он все еще в шоке, что взял выходной из-за возвращения своей давно пропавшей дочери.
– Я не знаю, что сказать, Бекки.
Он прижимает меня к груди. Объятие немного неловкое, не похожее на мамино. Я чувствую запах его
Мама поворачивается и открывает входную дверь. Мне кажется, я вижу, как она вытирает слезы.
– Заходи в дом, Бек.
Ее голос срывается, и я понимаю, что тест пройден. Меня приняли. Это мой дом, моя жизнь.
С этого момента я – Ребекка Винтер.
Я уже забыла, какое это наслаждение – принять горячий душ. Как приятно вымыть волосы и побрить ноги, – хотя мне и приходится делать это, держа раненую руку так, чтобы на нее не попадала вода. Я заворачиваюсь в полотенце и радостно дышу паром. Прими я другое решение, мерзла бы сейчас неизвестно где, одна, в грязной, влажной от дождя одежде. От этой мысли меня передергивает.
Выйдя из ванной комнаты, я понимаю, что не знаю, где спальня Ребекки. Я открываю соседнюю с ванной дверь. Это стенной шкаф, в котором лежит аккуратно сложенное белье. Медленно открываю дверь напротив, надеясь, что на кухне меня не слышно. Это спальня: голые стены и никакой мебели за исключением двух односпальных кроватей. Неужели моя комната? Есть еще одна дверь, и я решаю проверить ее, мягко ступаю по ковру, чтобы мои шаги не услышали внизу.
Постеры Destiny’s Child и Гвен Стефани смотрят на меня со стен. Кровать заправлена розовыми простынями. Рядом на тумбочке сидит капустная кукла [3] . На столе стопка учебников за десятый класс, на полке чуть выше аккуратно расставлены первые четыре книги из серии «Гарри Поттер», и повсюду фотографии. Вот и она сама – улыбается, позирует в обнимку с разными друзьями, но чаще всего с какой-то девушкой с длинными светлыми волосами. В этой комнате время словно замерло, ожидая возвращения своей шестнадцатилетней хозяйки.
3
«Капустные куклы», или «малыши с капустной грядки» (Cabbage Patch doll) – мягконабивные куклы с виниловой головой, появились в США в 1978 г.
Я всматриваюсь в ее снимки, придерживая полотенце, обернутое вокруг обнаженного тела, вода капает с волос на ковер. Даже на фотографиях видны жизнелюбие и энергичность этой девушки. Она выглядит уверенно и непринужденно. Разглядывая ее лицо со всех ракурсов, я понимаю, что она похожа на меня чуть меньше, чем я думала сначала. Нос у нее аккуратнее, глаза больше – даже форма лица немного другая. Правда, за десять лет лицо может сильно измениться. Я могу свалить все различия на время.
Время еще одна проблема. Складывая цифры в голове, я осознаю, что Бек сейчас должно быть около двадцати семи. А мне только двадцать четыре. Впервые я надеюсь, что выгляжу старше своего возраста.
Я толкаю реечную дверь стенного шкафа. Внутри аккуратно развешана ее одежда, но воздух затхлый. Эту дверь давно не открывали. При виде школьной формы Бек, висящей передо мной, мне становится не по себе, начинает немного подташнивать, и я быстро хватаю первые попавшиеся джинсы и футболку и закрываю шкаф. Все лучше, чем эти пижамные штаны с котятами, от такой мимимишности меня вот-вот вырвет. Вещи вполне подходят, но они все равно подростковые. Странно, когда в двадцать пять лет на тебе надеты тинейджеровские джинсы
Мать и отец сидят на двухместном диване в гостиной, перед каждым лежит нетронутый сэндвич, и третий – перед одним из пустых стульев напротив. Я сажусь и замечаю, что в другом кресле свернулась клубком кошка. Я всегда мечтала о домашнем питомце.
– Мы решили, что пообедаем сегодня дома, чтобы ты чувствовала себя максимально комфортно, – говорит мама.
– Отлично, спасибо! – отвечаю я, не совсем понимая, что она имеет в виду. Знай я о Ребекке чуть больше, у меня было бы более ясное представление, каким человеком она была. Но я ничего не знаю и выбираю роль, которая понравится любому родителю: роль образцовой дочери. Я буду исполнительной, благодарной и наивной. Откусываю от сэндвича и вновь понимаю, насколько я голодна.
– Так вкусно. Спасибо, мама.
– Ну конечно, милая. – Она широко улыбается. Работает.
– Я разговаривал вчера с Полом и Эндрю, – говорит отец.
– Правда? – С помощью таких вопросов достаточно легко поддерживать беседу, когда понятия не имеешь, о чем говорит собеседник.
– Да. Они прилетят сегодня вечером.
Я оглядываю комнату. На стенах висят фотографии в рамках: два идентичных веснушчатых малыша улыбаются, между ними гордо стоит Бек. Мальчики растут, достают ей уже до плеча, а потом внезапно остаются на снимках вдвоем – улыбки уже не такие широкие – сначала в подростковой одежде, потом со щетиной на резких подбородках и в костюмах. По всей видимости, это ее братья.
– Жду не дождусь встречи с ними, – отвечаю я.
– Хорошо. – Он улыбается и откусывает от своего сэндвича.
– Наверняка ты хочешь позвонить Лиззи, – говорит мама.
Я киваю, засовывая остатки сэндвича в рот. Я не знаю, кто такая Лиззи.
– Только не звони никому, кто может связаться со СМИ. Нам это сейчас ни к чему, – предостерегает отец.
– Ты правда считаешь, что кто-нибудь так поступит? – наивно спрашиваю я.
– Никогда не знаешь, милая.
Да любой бы так поступил, но это не важно. Я буду по возможности избегать старых друзей Ребекки. Хоть бы не запутаться в том, что я уже наврала. Я пальцем собираю крошки с тарелки. Я бы съела еще один сэндвич, но не хочется просить. Поднимаю глаза и вижу, что они оба уставились на меня. Я вспоминаю слова полицейских в машине: что я веду себя не как жертва похищения.
– Я так счастлива, что снова дома, в безопасности, – говорю я.
На этих словах мама начинает плакать, ее грудь содрогается от мучительных гортанных рыданий, руки, как щит, закрывают лицо. Проходит немало времени, прежде чем она успокаивается.
Когда мы заходим в полицейский участок, я спрашиваю родителей, пойдут ли они со мной в кабинет. Я крепко сжимаю мамину ладонь; мама нужна мне там, чтобы отвечать на вопросы. Эти люди обучены выявлять ложь; как бы хорошо я ни прикидывалась, это их работа – видеть меня насквозь.
– Если хочешь, мы можем спросить, – говорит мама, делая шаг вперед.
Отец удерживает ее за руку:
– Думаю, Винс захочет поговорить с тобой наедине, Бек. Но мы будем ждать тебя прямо здесь.
Мама делает шаг назад и смотрит вниз, ее глаза все еще красные и припухшие.
Полицейский в униформе провожает меня в кабинет. Футболка Ребекки начинает казаться тесноватой и слишком облегающей.
Мужчина в новехоньком костюме поднимается мне навстречу с протянутой рукой.
– Ребекка Винтер? – спрашивает он.