Ее звали княжна Тараканова
Шрифт:
Неизвестная — А. М. Голицыну. Перевод с французского. Петербург. Равелин Петропавловской крепости. 1775 г.
Ваше сиятельство!
Имею честь писать вам сии немногие строки с тем, чтобы просить вас представить прилагаемое письмо ее величеству, если вы то признаете удобным. Я полагаюсь на ваше доброе сердце, ваше сиятельство; здесь нет нужды входить в длинные рассуждения о всех этих историях, я готова сделать известным всему миру, что все мои поступки были для пользы вашего отечества, здесь неуместно входить в политические предметы, я их объясню в свое время и где следует, но время коротко, я не боюсь
В ожидании пока кончатся мои несчастия, я заклинаю ваше сиятельство иметь некоторое внимание к моему положению. Вы рассуждаете хорошо, ваше сердце, князь, добро и правдиво, я полагаюсь на вашу справедливость. Для чего делать несчастными невинных. Верьте мне, я благонамеренна и бог справедлив, хотя и страдаю нравственно, я убеждена, что это не может продолжаться, потому что вся моя система состоит в справедливости и в том, чтобы обращать на добро все продолжение моей жизни. Я не знаю, что такое зло. Если бы его знала, я не отдалась бы в руки генералу Орлову и не поехала бы с ним на флот, на котором было 20 000 человек. Нет, князь, я не способна на низость.
Тысячу раз прошу прощения, если я вам надоедаю, но люди чувствительные, как ваше сиятельство, принимают весьма легко участие в других, я имею к вам слепую доверенность. Утешьте меня, князь, уверением в вашей благосклонности, я буду всю мою жизнь с чувствами величайшей признательности и остаюсь, князь, вашего сиятельства покорнейшая и преданная к услугам
Елизавета.
Безликие обороты великосветской вежливости, обязательная лесть и необъяснимый оттенок (а может, так только кажется?) личных отношений, давнего знакомства, когда можно рассчитывать на уважение, добрую волю, хотя бы благожелательность. Иначе откуда им взяться в отношении к следователю, впервые встреченному, в условиях крепости, одиночной камеры, все более сурового обращения и заведомого бессилия Голицына? Кем он был, кем мог быть, как не слепым исполнителем воли Екатерины, распорядившейся захватить неизвестную и готовившей расправу над ней. И тем не менее — «утешьте меня, князь, уверением в вашей благосклонности»…
Или ссылка на «генерала Орлова». Если существовала у них с неизвестной какая-то близость, если впереди тем более было появление ребенка, то не прозвучал ли бы отзыв чуть-чуть иначе? Менее официально, более лично, хотя бы горько или раздраженно. В словах о низости только нота высокомерного презрения — не больше.
А. Г. Орлов — Екатерине II. Ливорно. 14/25 февраля 1775 г.
Оная ж женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, глаза имеет большие и открытые, цветом темно-карие и коса, брови темнорусы, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-англински, думать надобно, что и польский язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языками очень хорошо говорит…
А. М. Голицын — Екатерине II. Петербург. 31 мая 1775 г.
…Сколько по речам и поступкам ее судить можно, свойства она чувствительного, вспыльчивого, разума и понятия острого, имеет многие знания, по-французски и по-немецки говорит она совершенно, с чистым обоих произношением и объявляет, что она, вояжируя по разным нациям, испытала великую в себе способность к скорому
Два человека, два портрета и два отношения. Нарочитая недоброжелательность Алексея Орлова — чтобы чего не подумалось императрице! — и откровенная уважительность Голицына. Нетрудно понять, что она не входила в круг обязанностей доверенного следователя, тем более была недопустима в отношении законной или незаконной претендентки на престол. И тем не менее Голицын пишет и о «чувствительном свойстве», и об «остром разуме».
Польский посол в Ватикане маркиз д’Античчи подтвердит, что неизвестная «прекрасно изъяснялась на языке французском, с таким искусством и ловким изложением понятий, что могла привести в замешательство всякого не очень осторожного». В персидские годы «самозванки» посол не верил: слишком глубокими познаниями в науках и искусствах она обладала, слишком хорошо разбиралась в политических системах и состоянии дворов, особенно северных государств и Польши.
ОПИСЬ ИМЕЮЩИМСЯ ДУХ БАУЛАХ ВЕЩАМ ЖЕНЩИНЫ, ПРИВЕЗЕННОЙ НА КОРАБЛЕ КОНТР-АДМИРАЛА С. ГРЕИГА ИЗ ЛИВОРНО, 1775 г.
Ропронды и юпки попарно:
Объяринные белые с такою же выкладкою и бахромою
Гранитуровые черные, с таковою же выкладкою
Тафтяные белые полосатые, с черною флеровою выкладкою
Палевые, с флеровою белою выкладкою
Голубые, с белою флеровою выкладкою
Кофточки и юпки попарно ж:
Объяринные белые, с таковою же выкладкою и бахромою
Тафтяные розовые, с белою флеровою выкладкою
Одни юпки атласные:
Голубая
Дикая стеганая
Три кофты и столько ж юпок белых конифасных
В том числе одна пара стеганая
Польские кафтаны:
Атласный полосатый
Тафтяной дикой
Кушак сырсаковой с серебряными и золотыми полосками и с кисть-ми из золота и серебра
Амазонские кафтаны, камзолы и юпки с серебряными кистьми и пуговицами
Гранитуровые:
Мордоре (в сей паре есть и нижнее такое же платье)
Черные (с кистьми и пуговицами под цвет)
Объяринные:
Ранжевые
Голубые
Суконные голубые
Китайчатые дикие (с кистьми и пуговицами под цвет)
Две круглые шляпы, из коих одна белая с черными, а другая черная с
белыми перьями Салоп атласный голубой на куньем меху
Мантильи:
Три розовые, из коих одна атласная, а две тафтяные, в том числе одна с блондовою выкладкою Четыре белые кисейные Восемь рубах голландского полотна Одно белое бумажное одеяло Одна простыня и две наволочки полотняные Одна скатерть и семь салфеток Семнадцать пар шелковых чулок Десять пар башмаков шелковых надеванных Семь пар шитых золотом и серебром на шелковой материи, не в деле,
башмаков, в том числе шесть белого и один ранжевого цвета Ток головной низанной перлами. В ящике несколько итальянских цветков Блондовых агажантов две пары Белый барбар один