Его Искушение
Шрифт:
Хорошенько я после выкрута дубинками получил, бок открылся и опять кровить стал, но это никого не вставило.
Бросили в карцер подыхать в холоде на бетоне.
Карцер для зеков — это просто закуток, где воняет испражнениями с забитого толчка и безысходностью. Встал на второй день. Не подох. Лупил по стенке, сбивая в кровь костяшки, убивая в себе чувство боли, уничтожая себя прежнего.
Как я и сказал Авроре. Не делай добра — не получишь зла.
Что-то в этой фразе есть.
Даже сейчас воспоминания заставляют все внутри полыхнуть.
Отец
— Дима, смотри, по любому земля уйдет к нам. Продай и свали. Не гневи уважаемого человека…
— Во-первых, я Дмитрий Иванович и панибратства не терплю. Во-вторых, за цену, которую предлагает ваш новоиспеченный депутат, мы даже комнатушку не купим в коммуналке, а это земля, которую прадед еще мой вспахивал.
— Ты, доктор, борзый больно. Наш пахан такого не терпит. Кощей сказал отдать. Ты подумай. Часики тик-так. Баба у тебя красивая, пацан. Нехорошие вещи могут произойти.
— Вы своему сказочнику передайте, что я за нормальную цену землю отдать готов. Вот именно, что у меня семья и я их на улицу не выкину.
— Лады…
Бритоголовые придурки сваливают на навороченной тачке, а я к отцу рвусь, ору как бешеный:
— Ты им уступил?! Почему сказал, что землю отдашь?! Наша она!
Смотрит на меня, прищуривается.
— Отсрочку я выбил, сынок, подумать нужно, понять, как на этого Караулова управу найти… Не отдадим. Найдем выход. Время нужно.
А его, этого времени, не оказалось. В ту же ночь дом наш спалили. Отец меня полудохлого вытащил. И помню, как я в соплях и с кашлем, казалось, легкие выплевывал.
— Все, Ваня. Терпи.
И его силуэт на фоне смога, гари и ночи беспробудной, темной. Хватаюсь за майку, когда уйти хочет.
Не понимаю ничего, смотрю в бледно-голубые глаза.
— Отпусти, сын. Маша в доме осталась. Мать нужно вытаскивать.
И я киваю. Говорить не могу. Выхаркиваю дым. Только и делаю, что тупо смотрю, как отец в дом полыхающий входит за матерью и крик ее слышу страшный, когда все рушится.
Жизнь моя так обрушилась.
А дерево… оно вообще горит хорошо.
Привык купаться в людских пороках. Многое повидал, прежде чем купола на спине набить. А потом так же с маха все перечеркнул. Без особых раздумий. Рванул в новую страну.
Русская мафия везде сильна и ниточки далеко идут. Здесь, в Америке, тоже синдикаты есть, разные. Много кланов. Начиная от якудз и заканчивая той же русской братвой. Зубастые твари со своими кодексами. Теневая иерархия со своим сводом правил.
Здесь правят сильнейшие и вот почему я доверил защиту куколки Палачу. Единственный кореш, с которым оказались на новой земле. Монгол. Долг жизни у него передо мной, а по факту пару раз меня он уже спас. И не соскочил. Идет со мною вровень. Бок о бок, но все же врозь. Нет лучше убийцы, чем представитель особой братии с тату на виске, и я доверил ему защиту Авроры.
По привычке контролирую все и даю приказ:
— На повороте
— Да. Босс.
Водила сворачивает на скоростную трассу, а я тру переносицу. Плохой расклад. Одна маленькая куколка с необыкновенными изумрудными глазами и золотом волос не вписывается. Никак.
Аврора…
Как ее в дверях увидел, охренительную такую красотку в платье, что все подчеркнуло и слюной любого исходить в радиусе десяти метров заставило, друг в штанах сразу ожил и взял прямой курс на куклу, давая понять, что ни хрена у нее нет шанса отказаться от предложения, которое я ей сделаю.
— О чем ты хотел поговорить, Иван?
Явный вызов. Недовольство и имя мое из ее уст звучит иначе, с ударением на первую букву, слух режет воспоминанием, как кричала, кусая губы, и на повторе мое имя выстанывала.
Кусается, язвит, а я смотрю, сжирая взглядом ее всю. Красота, млять, неописуемая. Чистая. И зверское желание прикоснутся. Смять это тонкое тело в руках, страшная тяга и короткий приказ:
— Иди сюда.
Подчиняется. Безропотно. Чувствует, что на волоске. Хочет сесть напротив, и зверь внутри ощеривается:
— Нет. Ко мне подойди.
Хватаю тонкую кисть и заставляю оседлать себя. Рассматриваю вблизи. Изгиб золотых бровей, тонкий нос и губы, которые хочется прокусить. Болезненная тяга. Не насытился. Стоит только увидеть, вдохнуть ее запах и все по кругу.
Перехожу к делу.
— Ридли получил на тебя заказ.
Цепенеет в моих руках, из глаз слезы хрусталиками скатываются. Даже в слезах красива.
— Ты ведь заказал… и… я… все отдала, себя отдала.
Шепчет, заикается, дрожит вся в моих руках, а я не могу справиться с желанием, ловлю за подбородок, приближаю к себе.
— В этот раз не я.
Цепляю слезинки пальцами, хочу попробовать, но у меня в планах прогнуть девочку, прощупать реакции.
— Тебя видел в моем доме один человек. Мой партнер. Ты ему приглянулась.
И не хрен тебе знать, что тронь он тебя, я его железными прутами к потолку прибью.
— Ты, верно, шутишь?! Я с ума сойду… Я же человек! Я же живая! Не игрушка! Не кукла! Я не смогу, убей лучше…
Веки прикрывает, реснички трепещут, а я вглядываюсь в бледную кожу, под которой просвечивает сеточка тонких вен, и меня колотит от возбуждения. Ее слабость вводит в искушение.
И от этой тяги можно избавиться, действительно бросив ее на растерзание, но внутри протест. Сам хочу ее задрать. Помню, как умеет стонать, как отдается в страсти, как цепляется, как прижимается.
Даже сейчас. Ластится. Аврора меня хочет. Может, пока сама не понимает, но язык тела сам дает ответы. И внутри свербит вопросом: почему гордая куколка швырнула мой подарок в Ридли.
Но я его не задам. Заставлю надеть колье. Она будет в нем. Голая. И подо мной.
Проголодался я по ее коже, по запаху. По телу. И какое-то смутное чувство заставляет тормозить, проявить уважение перед ее внутренней силой.