Его величество Человек
Шрифт:
Настроение у Махкам-ака испортилось. Женщина была неприятна ему. Хорошо, что воспитательница вмешалась, иначе он не выдержал бы, сказал крепкое слово этой паре. «О боже, она еще сетует на чью-то жестокость! А сама какая!» Размышляя, Махкам-ака заметил, что хромая старушка направилась к плачущему веснушчатому мальчику. Приблизившись, она достала из кармана леденцового петушка, но руку за конфетой протянула девочка, стоявшая рядом с мальчиком, и старушка заговорила с ней. Веснушчатый мальчик закрыл лицо руками и отвернулся к стене.
Махкам-ака
—Не плачь, сынок,— мягко сказал он и, развязав поясной платок, начал вытирать слезы мальчику.
—Я и не плачу,— пробормотал мальчик сквозь слезы.
—Вот молодец! Мужчина не должен плакать... Как тебя зовут?
—Витя.— Мальчик взглянул на Макхама-ака.
—Молодец, Витя, оказывается, ты хороший мальчик. Пойдешь к нам?
Витя молчал, не зная, что сказать.
—Пойдем, сынок. Если понравится, останешься, если не понравится, сам обратно приведу,— улыбался Махкам- ака.
Грустное лицо мальчика чуть повеселело, но на Махкама- ака он смотрел еще как-то недоверчиво и теребил конец поясного платка, который остался у него в руке.
Махкам-ака ждал.
—Хорошо, пойдем,— сказал Витя тихо.
Около стола директора Махкам-ака увидел Ивана Тимофеевича. На руках у него была болезненная девочка лет четырех с перевязанной головкой.
—Поздравляю, Вахаб-ака.
—Спасибо, спасибо... Вот нашел внучку свою.
—Правда? Вот это да! — обрадовался Махкам-ака.
Иван Тимофеевич помрачнел и подмигнул кузнецу незаметно для девочки.
—Превосходно, превосходно! — Махкам-ака ласково погладил девочку по голове.
—Смотрите, и имя подходит ей — Оля. Вас тоже поздравляю.— Иван Тимофеевич дружески кивнул мальчику.
—Спасибо. Скажи дяде, как тебя зовут, сынок.
—Витя,— гордо произнес мальчуган.
—Отличное имя! Ну, Витя, теперь приходи к нам с папой. Будете играть с Олечкой. Ладно?
—Скажи, сынок, спасибо, сами тоже, мол, приходите к нам,— шепнул Вите Махкам-ака, но Витя только улыбался в ответ.
Оформив документы, Махкам-ака, Иван Тимофеевич и дети вышли на улицу и на трамвайной остановке распрощались.
Мехриниса увлеклась работой и не заметила, как пролетело время. Внезапно из окна кузницы она увидела входящего в калитку мужа. За руку он держал мальчика. У Мехринисы гулко застучало сердце.
—Сына тебе привел, жена.— Махкам-ака подтолкнул Витю, как бы говоря: «Иди поздоровайся».
—Здравствуйте,— сказал Витя, подойдя к Мехринисе.
—Издрасти, издрасти.— Мехриниса вдруг с трудом произнесла знакомые русские слова, потом взяла руки мальчика в свои.— Ой, ой, как лед! Ну, проходите, сейчас... И сандал[39] горячий. Проголодались, наверно?
—После завтрака я ничего в рот не брал. И Витя тоже. Объездил я весь город. Много, жена, видел я детей, а желающих усыновить их — еще больше.
Витя переводил удивленный взгляд с Мехринисы на Махкама-ака, говоривших на непонятном ему языке.
Мехриниса почти не слышала мужа. Она, словно во сне, копошилась в прихожей, развязывая мальчику ботинки.
Грубый шнурок был весь в узлах. У Мехринисы не хватило терпения развязать его до конца. Она взяла ножницы и перерезала шнурок в нескольких местах. Витя бережно подобрал обрывки, спросил Мехринису:
—А как же шнуровать теперь будем?
—Новым шнурком будешь шнуровать, сынок.— Мехриниса напряженно вспоминала русские глаголы.— Кажется, и ботинки тебе велики?
—Велики, да зато не рваные. Мои крепче, чем у всех.
—А у других рваные? — Мехриниса старалась быть как можно внимательнее к Вите.
«Бедняжечки, со всем-то свыклись»,— думала она, разглядывая большие, стоптанные башмаки.
—У Сережки совсем развалились в поезде. Подошва отстала. Я перевязал ему проволокой.— Витя наконец-то развеселился.
—Вот и молодец! Всегда надо помогать товарищу.
—Какой он мне товарищ! Он из малышкового отряда. А только все равно зря я старался,— снова погрустнел Витя.
—Почему? — Мехриниса не сводила с мальчика глаз.
—А потому, что остался Сережа под бомбой,— спокойно сказал Витя.
—Неужели умер? — воскликнула Мехриниса, всплеснув руками.
—Сгорел весь вагон.
—Целый вагон, ты говоришь? — Мехриниса почувствовала, что задыхается.
—Бомба упала на Сережин вагон... А здесь никогда не падали бомбы? — тревожно спросил Витя.
—Наш город от фронта далеко. Сюда фашисты не прилетят, не бойся.— Мехриниса хоть и успокаивала мальчика, но продолжала думать о его рассказе, и на душе у нее было горько.
Махкам-ака сидел у сандала, прислонившись к подушке. И ему стало жутко от всего, что говорил Витя. «Как хорошо, что не увидит он больше этого. Несчастные дети, сколько они перенесли»,— думал Махкам-ака.
Мехриниса сняла с Вити» носки, затвердевшие от грязи, размотала портянки, и мальчик вошел в комнату. Махкам- ака приподнял одеяло, которым был накрыт сандал, указал ему место рядом с собой. Витя уселся, но мучился, не зная, куда деть ноги. Махкам-ака засмеялся, показал ему на перекладину у столика.
—Протяни ноги, поставь их вот сюда, и все тело у тебя согреется.
Витя вытянул ноги и тут же испуганно отдернул их.
—Ой, обожгусь!
—Не обожжешься, сынок. Угли-то в яме. А ну-ка, иди сюда! — Махкам-ака посадил Витю себе на колени.
Тем временем Мехриниса поспешно готовила обед и грела воду на кухне. И тут вдруг появилась соседка Таджихон. «Вот некстати»,— подумала Мехриниса и вяло поздоровалась с соседкой.
—Не найдется ли полпиалушки маша? Не смогла выкроить время, чтобы сходить на базар,— сказала Таджихон, с любопытством заглядывая в дом.