Его величество Человек
Шрифт:
—Найдется,— односложно ответила Мехриниса, взяла у нее пиалу и ушла в кухню.
—Эй, Мехриниса, а кто это сидит в комнате, не пачча ли? — Таджихон взяла пиалу с машем, но не уходила.
—Да вы проходите в дом,— не очень любезно пригласила Мехриниса.
—Нет уж, пойду. А кто там у него на коленях? — Таджихон так и распирало от любопытства.
—Мой новорожденный,— серьезно ответила Мехриниса.
—Когда же вы успели родить? — съязвила Таджихон.
—Сегодня.
—Вот оно что! Взяли из привезенных?
—Не успели еще расспросить. Как знать, может, и есть кто-нибудь из близких.
—Сирота он, миленькая, сирота. Разве родители отпустили бы свое дитя из-под крылышка? А сирота, Мехриниса, сколько его ни корми, сколько ни старайся, все равно не станет своим.
Мехриниса раздраженно слушала соседку, с трудом сдерживаясь, чтобы не оборвать ее. Таджихон подошла к айвану, приставила руку козырьком ко лбу, вглядываясь в комнату.
—Витя,— позвала Мехриниса,— пришла апаки[40] навестить тебя. Иди поздоровайся.
—Что вы, какая я апаки ему, русскому? — тут же возразила Таджихон.
Разморенный от жара сандала, успевший уже вздремнуть на коленях у Махкама-ака, Витя открыл глаза и тупо уставился на женщину, стоящую во дворе, не понимая, чего от него хотят.
—Ну, что же ты не поздоровался? — напомнила ему Мехриниса, но про себя подумала: «И не стоишь ты того, Таджихон, чтобы здоровались с тобой».
Витя продолжал, насупившись, молчать.
—Вот видите, миленькая, и на его языке вы говорите с ним, а он хоть бы что. Измучитесь, пока научите правилам приличия.
Махкаму-ака от речей Таджихон стало невтерпеж.
—Ну, скоро у тебя там, жена, обед? — спросил он, давая понять соседке, что ей пора уходить.
—Сию минуту, отец.
—Что вы сказали? Отец? Без труда, без хлопот...— Таджихон рассмеялась.
Тут уж Мехриниса вышла из себя. Бросила взгляд на мужа — хорошо, если он все же не услышит! — и, нахмурив брови, подскочила к Таджихон.
—Не можете обойтись без гадостей! Звали вас сюда? И откуда только черт вас принес! — яростным шепотом выпалила она и быстро скрылась в кухне.
—Ой, что я вам сказала? Ничего особенного не сказала! Будь он неладен, мой язык. Скажет правду, а я в ответе. О аллах!..— уходя, причитала Таджихон.
Махкам-ака подложил Вите под голову подушку и вышел на айван.
—Заснул? — спросила Мехриниса из кухни.
—Пусть немножко отдохнет. Ну как, скоро у тебя? Что ты сегодня готовишь?
—Плов приготовила. Уже накрыла.
—Хорошо! Он, наверное, давно не ел ничего вкусного.
—Повезло ему. Ведь и мы давно плова не ели.
—Пусть же будет у него всегда хлеб насущный!.. Ушла эта?.. Ай, до чего неприятная! О аллах, я раньше и не знал, какая она.— В голосе Махкама-ака звучало откровенное презрение.
—Не обращайте внимания. Была бы у нее совесть,
Только умолкла разволновавшаяся Мехриниса, как хлопнула калитка и вошли одна за другой соседки.
—Поздравляем вас, Мехриниса,— пророкотала басом крупная, полная женщина.
—Спасибо, спасибо.
—Увидели, как привел за руку ваш муж мальчика, вот И пришли,— пояснила другая.— Хорошо вы сделали... А как зовут ребенка?
—Витя. Посидел немного у сандала и задремал. Разбуди-ка, Мехри,— сказал Махкам-ака.
—Нет, нет, не надо,— забеспокоились гостьи и осторожно прошли в прихожую.— Пускай спит. Поглядим на него отсюда.
—Бедные дети, сколько мук и страданий пришлось им испытать!
—Будь она проклята, эта война!
—Пусть никогда больше не испытает он таких мучений! Пусть найдет счастье в этом доме.— Женщины говорили наперебой, но тихо, чтобы не разбудить Витю.
—Да сбудутся ваши слова.— Мехриниса приложила руку к груди, поклонилась соседкам.— Проходите, проходите в комнату, и обед у меня готов.
—Зайдем в другой раз, Мехриниса-апа. Все равно этим вам не отделаться,— пошутила одна из женщин.
—Приходите, пожалуйста.
Мрачное настроение Мехринисы как рукой сняло, она повеселела, проводила женщин до калитки. Женщины вышли на улицу, разговаривая между собой, и увидели Таджихон, стоявшую у своего дувала[41]. Таджихон не была бы Таджихон, если б тотчас не вступила с ними в беседу.
—Хорошо она сделала, говорите? Но, миленькие, разве сирота станет помнить добро!
Женщины приостановились — так поразили их слова Таджихон.
—Не совестно ли вам говорить такие вещи? — спросила одна.
Таджихон решила чуть отступить:
—Я о Батыре, их племяннике, пекусь. Мехриниса успела привязаться к нему. А теперь этот, чужой...
Женщины прошли мимо Таджихон, не удостоив ее болтовню своим вниманием.
На душе у Мехринисы было радостно. Все еще под впечатлением визита соседок, который так поднял ее настроение, она расстелила дастархан на широком табурете, поставила круглое медное блюдо и поглядела на мальчика, сладко посапывающего во сне.
—Искупать его перед едой надо,— сказала она вошедшему мужу.
—Ты готовь воду, а я разбужу.
Махкам-ака осторожно погладил Витю по голове.
Мехриниса налила два ведра теплой воды в таз, потом
открыла сандал с одной стороны. Засучив рукава и заткнув подол за пояс шаровар, она вмиг искупала Витю, поначалу испуганно глядевшего на эти приготовления.
Одежда Вити была грязной, и Мехринисе пришлось надеть на него рубаху мужа, хотя она, правда, была ему ниже колен. «Поищу еще в сундуке. Авось найдется что-либо подходящее!» — подумала Мехриниса.