Его выбор

Алмазная Анна

Скорее бы занять себя чем-то большим, чем разборки в семействе.

Скорее бы стать взрослым не только умом, но и статусом.

Копия тайной переписки главы Северного рода и ученика магической школы Эдлаю для ознакомления.

На дворе стояла ночь. Убывающая луна заглядывала в окно, заливая кабинет серебристым светом, а Эдлай еще так и не успел хоть немного поспать. Дочитав, он сжал челюсти,

скомкал бумагу и бросил ее в камин.

— Несносный мальчишка. Опять запутался, а мне распутывай… И хоть бы он один…

Эдлай открыл дверь и приказал:

— Приготовь Демона и пару людей пошустрее.

— Когда выезжаем?

— Сейчас!

И все же жаль, что поспать так и не удалось. Да и когда удастся? Недоброе время выбрал Арман, чтобы сорваться. Совсем не доброе.

И хариба у щенка до сих пор нет.

Эдлай тихо выругался и осушил чашу вина, не чувствуя вкуса. Беспокойство грызло и жгло душу. Если Арман не найдет хариба до своего пятнадцатилетия, жрецы его убьют. И Эдлай ничего не сможет сделать, чтобы спасти мальчишку. Мог бы... если бы не эти убийства. Если бы... Эдлай разбил чашу о стену, приказал заглянувшему, напуганному слуге:

— Прибери, — и вышел из кабинета.

Арман не мог заснуть. Ворочался на кровати, сминая в ногах одеяло. Вставал, подходил к окну и вновь ложился, надеясь уснуть хоть ненадолго. Тренировки и вечная учеба и без того выматывали без меры, если он не будет спать… то учитель вновь хлестнет презрительным взглядом на уроках, а дозорные на тренировках обзовут девчонкой.

Лучше б выпороли, честное слово!

Арман долбанул кулаком по кровати и вновь сел, пригладив ладонями волосы. Обычно он спал как убитый, а сегодня не мог найти себе места. И все из-за чего? Из-за проклятого слуги. Арман знал, если свезет Нара к жрецам, то ничего хорошего не жди. По закону рожанина, ударившего архана, полагается убить. И другого рожанина Арман давно бы прибил, сам прибил бы, а вот Нара даже выдать не мог.

Проклятие! И когда только он стал таким слабым?

Тихий стук в дверь вызвал на губах слабую улыбку. Арман откуда-то знал, кто скользнет в его комнату, кто сядет на пятки перед кроватью, опустит голову, поставит рядом поднос и сложит на груди руки, наклонившись еще ниже, почти коснувшись пола лбом. Все слуги так делали. И Арману было все равно. Всегда все равно, а теперь поднялась к горлу волна раздражения, руки сами собой сжались в кулаки, а губы чуть было не выплюнули приказ встать. Почему-то не хотелось, чтобы Нар унижался. Не Нар.

Но разум-то, разум не спал. Шептал холодно, что это всего лишь рожанин. Слуга. Ни в коем случае не равный… нельзя обычного деревенского делать равным. Арману этого не простят. Что хуже — Нару не простят. Уже не простили. Если бы Арман его не приблизил, если б отослал куда подальше, глядишь, появления Нара в поместье никто бы и не заметил… Но кто же знал?

— Ты всегда приходишь незваным? — едва сдерживая гнев, прохрипел Арман.

— Я принес успокаивающее зелье, мой архан, — с должным почтением ответил Нар. — Оно поможет вам заснуть.

Надо же. Выучил. И больше не тыкает. Послушный, мать твою.

И в то же время дерзкий до невозможности. Почему его нельзя оставить рядом? Потому что он «чужой»?

— Откуда ты знал, что я не сплю?

— Слышал, как вы ходите по спальне.

— Что ты делал в господском доме? — продолжал допрашивать Арман, искренне надеясь найти брешь в ответах.

Что-то, за что можно бы ухватиться. За что можно окатить этого слугу, как и подобных ему, презрением, выставить из комнаты, отдать жрецам и забыть. Раньше получалось. Раньше Арман никого не подпускал близко. Так почему, ради богов, не получается теперь?

— Я видел, как вы взволнованны. Как я могу спать, когда не спите вы?

Как кнутом по плечам. Почему он так… хорош? Для рожанина — немыслимо хорош, даже для архана… Откуда эта проклятая верность? И не врет же, Арман чувствует, что не врет. Это же рожанин, все, что он думает, все, что чувствует — все наружу. Искренен. В каждом слове. В каждом взгляде. В протягивающих зелье ладонях. В улыбке, в которой ни следа заискивания. Лишь… забота? Этот идиот беспокоится об Армане, хотя сам умрет уже завтра?

Невыносимо!

Арман сел на кровати, опустил голову и сказал, чувствуя себя бесконечно виноватым:

— Ты же понимаешь, что завтра я отведу тебя к жрецам?

— Да, мой архан.

— Понимаешь, что принадлежишь не мне?

Ответ прозвучал так же спокойно, так же тихо:

— Да, мой архан.

— Понимаешь, что когда жрецы прочитают знаки на твоих запястьях, тебя отдадут твоему архану? Либо, если тот не захочет принимать тебя обратно, убьют прямо в храме?

— Да, мой архан.

— Я не твой архан! Твой тебя убьет! И умирать ты, наверное, будешь долго!

А ему что за дело? И почему мальчишка отставляет чашу, берет ладони Армана в свои и шепчет:

— Да, мой архан.

А потом продолжает так же тихо:

— Все равно, что со мной станет, лишь бы ты был счастлив.

И не врет же!

— Как ты можешь… — вырвалось у Армана.

— Слуги говорят, что твои глаза холодны, и это так. Но сейчас они печальны, — продолжал Нар. — Эта печаль меня ранит и радует, потому что никто и никогда не печалился из-за меня. Понимаешь? Всем плевать. На меня, на мою боль, на то, живу я или нет. Тебе — не плевать. В твоих руках — власть, магия, все, о чем я лишь мечтать могу. Ты как божество, недосягаемый, непонятный и далекий, но боги меня давно покинули, если вообще когда-то замечали, а ты — не можешь. Ты боишься за меня, хотя я никто. Прошу… выпей зелье. Поспи хоть немного. Завтра все уладится.

— Уладится?

— Просто знаю, что так будет, — спокойно ответил Нар. — Я просто… в тебя верю.

Верит, как и Лиин? Почему?

— Я сам в себя не верю, — выдохнул Арман и, поняв, что сказал, вырвал ладони из цепких слуг слуги.

Нар вновь опустил голову, скрывая пылающий взгляд. Будто был виноватым. Был. Но Арман не мог его наказать, хотя других наказывал без раздумья.

— Выпей… — умоляюще сказал Нар и на вытянутых руках протянул чашу, все так же не поднимая головы, — завтра будет сложный день. И, если боги дадут, мы сумеем его пережить… вместе.