Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
Итак, жену Зёни звали Марией Лукьяновной Еременко, но он называл ее Мулей или Читой. Так вот эта Муля официально была старше его на три года, а неофициально и того больше... Правда, он тогда еще не знал о приписанных ему годах. Короче, она выглядела против него взрослой теткой. Да и держала себя не как ровесница, годящаяся ему в жены, а как дамочка, что и отмечала в своем рассказе Прасковья Яковлевна.
Так кто приказал Зёне сойтись с ней и с брезгливым негодованием подчиняться ее указаниям, если у него был выбор из доброй сотни местных невест? Он далеко не был уродом, так что за него любая красавица бы пошла. Кто приказал Муле содержать строптивого Зёню и, руководя им, терпеть от
Чтобы к нему не цеплялись службы, борющиеся с тунеядцами, он временно трудоустраивался то на железную дорогу, то в местное лесничество, ходил на работу вообще через день, а потом увольнялся и законно гулял два месяца, вернее до очередного рейда комиссии, наблюдающей за тунеядцами, и опять все повторялось сначала.
Вскоре после женитьбы Зёня выполнял задание, уже, видимо, надиктованное Мулей. Соответственно своей диверсионной специализации, он опять куда-то залез, что-то украл и сел на три года. В случае неудач с ограблениями задачей Мули было отбивать его от обвинений и вытаскивать из тюрьмы. Но тут что-то не получилось. А может, вина его была так велика, что три года — это был подарок, а не наказание.
Интересную сцену наблюдала его младшая племянница, когда еще только шло следствие. Муля суетилась, Зёня ездил на поиски хорошего адвоката и вроде бы нашел такого, который гарантировал оправдательный приговор.
Однажды Зёня, его мать и скачущая во дворе на скакалке племянница были дома, когда к Зёне явился этот многообещающий адвокат — немолодой солидный дядька — и намекнул, что пора дать ему денег.
— Беги к Муле и скажи, чтобы она немедленно шла домой, — сказал Зёня племяннице. — Объясни ситуацию! — крикнул вдогонку.
— Хорошо! — с этим сообразительная девчонка побежала в центр поселка, куда лету было минут пять.
Нашла Мулю, передала слова Зёни и изложила подробности ситуации.
— Скажи, что сейчас приду, — пообещала Муля.
Быстрая девчонка, чтобы ее дядюшка не нервничал в ожидании, побежала назад — передать сказанное Мулей. Зайдя в дом, она почувствовала, что Зёня из последних сил развлекает посетителя и ждет не дождется, когда придет жена. А та не шла и не шла.
— Да ты передала мои слова или нет?
— Передала! — огрызнулась девчонка. — Тетя Маруся сказала, что сейчас придет.
Опять повисло ожидание, опять этот не очень умный Зёня интересничал перед адвокатом. Наконец адвокат не выдержал и начал прощаться.
— У меня через полчаса поезд, я и так рискую не добежать до вокзала, — с этим он откланялся и ушел.
Только он скрылся за ближайшим поворотом, как во двор вошла Муля — как всегда с задорной самодовольной улыбочкой на лице. Вместо того чтобы выхватить у нее деньги и кинуться вслед за адвокатом, быстро догнать его и отдать сверток, Зёня вылетел из хаты и с руганью накинулся на Мулю. Он бил ее, бросал на землю, пинал ногами и топтал, пока сам не устал. Улучив минуту, Муля подхватилась и огородами драпанула в свой магазин.
Александра Сергеевна наблюдала эту сцену из окна и, наверное, была довольна, что эта «конская зараза» получила по заслугам. Уж очень Александра Сергеевна не хотела, чтобы ее сын сидел в тюрьме. Племянница убежала домой, будучи в уверенности, что после работы Муля получит добавки, чего видеть девочке не хотелось.
Вот так и получилось, что Зёня подлатался на три года.
Пока его не было дома, Муля вышивала крестиком, нянчилась с его младшей племянницей, засылаемой в их дом на ночевки, чтобы женщины не поубивали друг друга, и отбивалась от Александры Сергеевны. А та регулярно закатывала самозваной невестке скандалы, называла ведьмой и конской заразой, обвиняла в том, что Муля опоила ее сына кошачьими мозгами, и бросала в нее огромные портновские ножницы, вывезенные еще с Багдада. Муля уклонялась, и ножницы застревали в глиняной стене, на добрый вершок уходя в нее остриями.
Потом Зёня появился дома и опять уселся Муле на шею. Ее дело было добывать деньги и содержать эту диверсионную единицу.
В конце 50-х годов он записался в вечернюю школу и добросовестно окончил ее. Теперь у него было среднее образование. К чему он себя готовил, имея по паспорту около 30-ти лет?
Дальше он по-серьезному устроился на Кирпичный завод, начал работать электриком, и вел себя с таким достоинством, будто это была профессорская кафедра. Важно и со значением заявлялся домой на обеденный перерыв, и мать должна была в быстром темпе подать на стол первое, второе и третье — все в свежайшем виде. Иначе тарелки летели на стены или на пол. Так продолжалось два года.
А потом вдруг, Зёня выдержал вступительные экзамены и стал студентом Мелитопольского института электрификации сельского хозяйства — очного отделения! Это был тот институт, который окончил его друг и племянник Гончаров Евгений Сергеевич. Зёня даже два года проучился там... но что-то не срослось — после второго курса он приехал на летние каникулы и больше в институт не поехал.
Пришлось ему возвращаться на Кирпичный завод, на свою прежнюю должность. Видимо, она ему понравилась, потому что больше он дома не сидел, доработал до 60-ти лет и даже оформил пенсию. Правда, гонор его поостыл и на обеденные перерывы он приходил уже без фокусов.
Но почивать без совершения преступлений, которые по сути были маленькими экономическими диверсиями, ему не позволяли. Он должен был постоянно пакостить — не государству, так хотя бы ответственным людям. И вот Муля присмотрела, как можно было «взять» сельповскую кассу.
Где-то за год-полтора до этого они вдруг завели дружбу с местным участковым милиционером Григорием Афанасьевичем Лысенко и его премилой женой Любовью Ивановной, которая отрезала свою невероятной длины толстую русую косу и подарила на свадьбу автору этих строк. Подъехали Зёня с Мулей к супругам Лысенко через детей — двух маленьких мальчиков — Владимира и Николая. Последний был младшим и рос столь кривоногим, что это мешало ему учиться ходить; но потом ничего, ножки выровнялись. Так вот искусители нянькались с ними, цацкались, вверх подбрасывали, похвалы расточали, к себе зазывали-угощали, пока две семьи не стали своими в доску. Затем Зёня и Муля предложили участковому милиционеру сотрудничество — ты, мол, доставай в колхозах поросяток и корма, а мы будем держать их у себя и выкармливать до забоя. Доход делим пополам.
— Запросто! — махнул рукой простой и доверчивый Григорий Афанасьевич и согласился.
Так вот на фоне этого благолепия в 1966 или в 1967 году вдруг было обворовано Славгородское сельпо — ночью злоумышленники проникли в один из магазинов, разобрали стенку, через образованную дыру проникли в кассу и забрали выручку. Видимо, сумма была приличной, потому что дело закрутилось серьезное. Следствие длилось долго, хотя сроки теперь уже вспомнить трудно. Но как ни мяли Зёню, как ни крутили... а преступление так и осталось нераскрытым. Все знали, что это он ограбил сельповскую кассу, а доказать не смогли. Да и друг участковый всячески его покрывал — слаб человек.